Знание-сила, 2006 № 10 (952) - [46]

Эти солдаты умерли "не до конца", они — ни живые, ни мертвые. И это — интернациональный образ, представленный во всех западных мемориальных традициях.

Возможно, наиболее последовательно потусторонние мотивы проявились в памятниках периода Веймарской республики, посвященных Первой мировой войне. В них можно проследить и более древнюю традицию, которая берет начало, например, в готических "химерах" и "горгульях". Но самое главное сообщение веймарских памятников, как писал немецкий исследователь Кристиан Эсрендт, — идея реванша и отмщения. На мюнхенском мемориале павшим в Первой мировой войне так и написано: "Они еще восстанут".

В традиционных культурах существовали четкие представления о "правильной" и "неправильной" смерти. Речь идет о так называемых "заложенных" ("заложных") мертвецах, подробно описанных русским этнографом Д.К. Зелениным. Суть этого поверья — в том, что рано (и поэтому "неправильно") умершие люди "доживают" свой срок среди живых, не дойдя до "того света". Они умерли "не своей смертью", не являются ни мертвыми, ни живыми, обладая особым статусом полуживых. Заложных мертвецов, как свидетельствует литературный и фольклорный материал, собранный Зелениным и его последователями, не принимает земля, они легко выкапываются обратно (оттого они и "заложные" — их забрасывают камнями и сучьями), после чего могут причинить живущим большие неприятности (губят скот, насылают засуху, иногда даже убивают людей). Одним словом, "неправильно умершие", опасные для жизни и для общества, являются довольно важным компонентом архаической картины мира.

Аналогии таких поверий фольклористы и антропологи наблюдают почти во всех мировых культурах. Городские легенды, связанные с "оживающими" мертвецами, существуют и по сей день. Вот что можно прочитать по этому поводу у Д. Хармса: "Покойники... — народ неважный. Их зря называют покойники, они скорее беспокойники. За ними надо следить и следить. Спросите любого сторожа из мертвецкой. Вы думаете, он для чего поставлен там? Только для одного: следить, чтобы покойники не расползались".

Смерть на войне, хотя и преждевременна, оправдывается традиционной культурой только в том случае, если умерший успел подготовиться к смерти и умер в честном поединке. Смерть на такой массовой войне, какой были Первая и Вторая мировые, "неправильна" по определению. В отличие от прежних войн, войны XIX и XX веков резко поменяли свой характер, став "общенациональными" — то есть массовыми. Тогда, как пишет американский историк Дж. Моссе, впервые стали появляться военные мемориалы современного типа. Никто из солдат массовых войн не гибнет в "честном поединке". Собственно, понятия "честный поединок" вообще больше не существует: смерть приходит всегда неожиданно, и поэтому гибель в массовой войне — это всегда бесславная смерть. В этом смысле посмертные награды, песни и памятники, создаваемые в память о погибших, — по сути своей, компенсация этой бесславности.

Существует "народная" история Брестского мемориала, в соответствии с которой скульптура "Мужество" первоначально обладала другими частями, кроме вмурованной в стену головы, но при транспортировке не доехала из Ленинграда до места установки. Так или иначе, мотив "неправильно умершего" (и поэтому, быть может, опасного, склонного к отмщению) человека возникает в мемориалах как бы случайно и уж наверняка бессознательно. Пользуясь психоаналитической терминологией, этот мотив можно назвать "коллективным бессознательным" европейской культуры. Параллельно со строительством мемориалов создавалась и система архаических по своему содержанию ритуалов. Эта архаическая ритуальность сочетается с совершенно не архаической по стилистике, а, наоборот, модернистской изобразительной манерой (она же была характерна для искусства фашистской Германии).

Сегодня и эта манера, и смыслы, транслируемые мемориалами, более не актуальны. Наступила новая историческая эпоха и идут новые войны. Новые памятники Великой Отечественной ориентируются теперь на документальность и фотографичность изображения. А новые войны, в которых принимали участие советские и российские солдаты после 1945 года, породили собственный, канон.

В связи со старыми памятниками актуальным остается вопрос об их функции сегодня. При потере идеологической составляющей (когда парадигма создания уже не совпадает с парадигмой восприятия) они являются скорее образами советского искусства и советской пропаганды, чем фиксацией истории войны (сам художественный язык этих скульптурных текстов, их искусственность становится их основным посланием сегодня). Но и помимо этого "историко-художественного" смысла, памятники сохраняют те "коллективно-бессознательные" образы "неправильной" смерти, о которых шла речь выше. Иными словами, когда становятся неактуальными все прежние, локально-исторические смыслы памятника, на поверхности остается только ужас смерти — причем не восприятие смерти определенной эпохой, а именно общечеловеческий, внеисторический, архетипический, бессознательный ужас, который характерен для всей европейской культуры. Поэтому сегодня в восприятии этих образов именно ужас превалирует над идеей национального триумфа.