Знание-сила, 2004 № 04 (922) - [4]
(В 1906 году Ян Петерс был арестован английской полицией по делу об «осаде на Хаунсдич» и сам прошел все процедуры цивилизованного и независимого британского правосудия. Позже он так описал одно из тех впечатлений своему другу, американскому журналисту Джону Риду: «Меня пригласили сесть. Офицер вышел. ... Мой следователь, сидевший у окна ко мне боком, казалось, не обращает на меня внимания. ... Сначала он молчал, потом минут десять перебрасывался с секретарем какими-то незначительными фразами... Я не сразу понял, что все это время он меня самым тщательным образом разглядывал. Только потом начал допрос». (Из дневников Луизы Брайант, жены Джона Рида, английское издание.))
Похоже, что именно так поступил теперь в отношении Каплан и сам Петерс. Он и его коллеги переговариваются, при этом внимательно наблюдая за задержанной.
Петерс, Дьяконов, Свердлов, Аванесов выходят в соседний кабинет. Остается нарком юстиции Курский. Он велит женщине сесть. Сам садится за стол, напротив.
— Назовите ваше имя, фамилию...
«Приехала я на митинг часов в восемь. Кто мне дал револьвер, не скажу. У меня никакого железнодорожного билета не было. В Томилине я не была. У меня никакого билета профессионального союза не было. Давно уже не служу. Откуда у меня деньги, я отвечать не буду. Я уже сказала, что фамилия моя Каплан одиннадцать лет.
Стреляла я по убеждению. Я подтверждаю, что я говорила, что я приехала из Крыма. Связан ли мой социализм со Скоропадским, я отвечать не буду. Я никакой женщине не говорила, что «для нас неудача». Я не слышала ничего про организацию террористов, связанную с Савинковым. Говорить об этом не хочу. Есть ли у меня знакомые среди арестованных Чрезвычайной комиссией, не знаю. При мне никого из знакомых в Крыму не погибло. К теперешней власти на Украине отношусь отрицательно. Как отношусь к Самарской и Архангельской власти, не хочу отвечать.
Допрашивал наркомюст Курский»
Протокол Каплан подписать отказалась.
В это время в соседнем кабинете рассматривали изъятые при обыске вещи: два конверта со штемпелем Военного комиссариата Замоскворецкого района, сложенные в виде стелек (их вынули у задержанной из ботинок), обрывки газеты, восемь шпилек, две английские булавки, металлическую брошку, членскую карточку профсоюза конторских служащих на имя Митропольской и железнодорожный билет Москва-Томилино.
А оружие? Гильзы? Свидетели?
Здесь, на Лубянке, нарком Курский допрашивал Каплан до 2-х ночи, но почти ничего не прояснил. «Не скажу.., не хочу... не буду.., не знаю...» Она глядела сквозь отсутствующим и одновременно затравленным взглядом. Следствие располагало пока только одним — признанием.
На Лубянку с 12 до 2-х свозили задержанных. Свердлов и Петерс каждые четверть часа звонили в Кремль, узнать о состоянии раненого Ленина. Только в третьем часу врачи сказали, что прямой опасности для жизни нет. Все вздохнули свободней. В половине третьего Курского сменил Петерс.
В кабинете некоторое время молчали.
— Вы анархистка? — вопрос Петерса прозвучал так резко, что Каплан вздрогнула.
— Нет! Нет! — она почти выкрикнула это и как будто возмутилась.
Петерс пожал плечами:
— Многие с этого начинали, и я тоже. А потом поссорился со своим двоюродным братом из-за его анархизма и склонности к терактам. Его в Лондоне застрелила полиция.
«...Я спросил, за что ее посадили, как она ослепла... Она постепенно разговорилась». (Петерс. Из воспоминаний Луизы Брайант). Сам Петерс в начале тридцатых так заключает эту сцену; «В конце допроса она расплакалась, и я до сих пор не могу понять, что означали эти слезы: раскаянье или утомленные нервы». (Я. Петерс. «Пролетарская революция», 1924, № 10).
«Каплан» стреляет. 4,5, 6, 7 - растрелянные гильзы
Пуля, извлеченная из раны Ленина, оказалась размером от среднего браунинга
«Я, Фаня Ефимовна Каплан. Под этой фамилией жила с 1906 года. В 1906 году была арестована в Киеве по делу о взрыве. Тогда сидела как анархистка. Этот взрыв произошел от бомбы, и я была ранена. Бомбу я имела для террористического акта. Судилась я военно-полевым судом в гор. Киеве. Была приговорена к вечной каторге. Сидела в Мальцевской каторжной тюрьме, а потом в Акатуевской тюрьме. После революции была освобождена и переехала в Читу. В апреле приехала в Москву. В Москве я остановилась у знакомой каторжанки Пигит, с которой вместе приехала из Читы, на Большой Садовой, д. 10, кв. 5. Прожила там месяц, потом поехала в Евпаторию в санаторий для политических амнистированных. В санатории я пробыла два месяца, а потом поехала в Харьков на операцию. После поехала в Севастополь и прожила там до февраля 1918 года.
В Акатуе я сидела вместе со Спиридоновой. В тюрьме мои взгляды сформировались — я сделалась из анархистки социалисткой-революционеркой. Свои взгляды я изменила потому, что попала в анархисты очень молодой.
Октябрьская революция меня застала в Харьковской больнице. Этой революцией я была недовольна, встретила ее отрицательно. Я стояла за Учредительное собрание и сейчас стою за это. По течению в эсеровской партии я больше примыкаю к Чернову.
