Ниший в драной хламиде — в прошлой жизни она могла быть и плащ-палаткой, и макинтошем от Юдашкина — выдувал эти звуки из деревянной блок-флейты. Вряд ли их можно было назвать музыкой. Правда, время от времени серия из трех-четырех писков образовывала нечто, смутно знакомое — но тут же, не дав вспомнить, намек на мелодию обрывался очередным немыслимым пассажем. Казалось, все старания исполнителя были направлены на то, чтобы раздражать прохожих всей этой какофонией с неудавшимся припоминанием. Я заранее ускорил шаг, намереваясь пройти туннель побыстрее. Но еше через несколько шагов увидел на полу перед горе-флейтистом нечто, что зацепило глаз и не отпускало, пока я не подошел ближе. Изяшная хрустальная фигурка — рюмка в форме женского торса? — стояла на краю грязной картонки, которую нищий использовал в качестве подстилки для своего «полулотоса».
— Купи вечность, добрый человек.
Ни в интонации сидящего на полубомжа, ни в его лице не было ни капли просительности. Казалось, он отвечает на какой-то будничный вопрос.
Я взял хрусталь в руки. У рюмки не было дна! Это были песочные часы — без песка и без крышечек, которыми обычно закрыты оба конца сосуда.
— Купить не смогу, — сказал я. — А вот обменять…
— Не из Новых Нетских часом? — В глазах бомжа заиграли веселые искорки.
— Нет, но… люблю меняться, — ответил я. О том, что деньги у меня были на исходе, я тактично умолчал.
— Ясно, — подмигнул бомж. — Я тоже люблю. Чего у тебя?
Я вынул брелок с нью-йоркским «песчаным долларом» — совершенно бесполезный теперь, когда личка заменила все мои ключи. Отстегнув от брелка посеребренную ракушку, я положил ее на картонку, справа от таких же бесполезных песочных часов без песка. Потом подвинул ракушку немного вперед, как того требовал ритуал обмена — странная современная причуда, которой меня научил Саид. Бомж некоторое время рассматривал оба предмета.
— Песок, — сказал он наконец и подвинул часы вперед.
— Песок, — согласился я и снял хрустальную фигурку с картонки.
Обмен состоялся. Бомж, однако, не стал прятать «песчаный доллар», а оставил его на картонке — вероятно, до следующего обмена.
— А сигаретки не будет? — спросил он.
— Будет.
Он потянулся к предложенной пачке, но не стал брать сигарету:
— У тебя ж последняя…
— Ну, оставишь половину.
Нищий с удовольствием закурил и неожиданно спросил все тем же будничным голосом, словно мы давно знакомы:
— Ищешь Куба?
— Кого? — переспросил я.
— Был у нас такой. У него фамилия была чудная. Толи Кубилин, то ли Кубарев. А звали просто Кубом.
— А кто Вам сказал, что я кого-то ишу?
— Дак у тебя во лбу написано.
Ослышался ли я, или он так и сказал: «во лбу»?
— Я ишу человека, который называл себя «агент по недвижимости».
— Это Куб и был. Только он себя такими мудреными словами мог называть. Еще он был «распределитель бабочек» и как-то там еше… не помню уж.
— А почему «был»?
— Так помер он. Аккурат неделю назад и отбросил коньки.
Больше мне нечего было узнавать. Я взял протянутый мне окурок. Нищий, продолжая меня разглядывать, поинтересовался:
— А ты часом не родственник ли? Лицом-то похож.
— Родственник. Брат… двоюродный.
— То-то я и смотрю. И не жлобишься, покурить дал. Куб такой же был. Вокруг него много народу толклось. Он всегда выпивку мог достать или еще чего. Но сам не крал и не просил никогда. А только всегда знал, где дверь забыли закрыть или излишки какие остаются, или еще чего. Феномен был, одно слово. Только очень невеселый по жизни. В молодости дров наломал, его и мучило. Какую-то там сеть не так сделал…
— Сеть? — Я оживился. — Компьютерную? Но ее же делал не один человек. Тысячи людей на это работали много лет.
— Не знаю, кто там работал и какая сеть. А Куб ее не сам делал, верно. Он только помог, как он всегда делал. Что-то там наперед увидел-распределил по чьей-то просьбе, вот сеть и вышла неверной. Куб тоже говорил: все равно сама бы выросла, но только чуток попозже. И совсем другая, Не знаю, чего у него там не вышло. Сам-то я в этом ни бум-бум. Да и он говорил всегда туманно, словно Моисей какой. Ну, вроде того, что сети разные бывают. И вот у него из-за той ошибки получилась не то чтобы оросительная сеть или там рыболовная. А какая-то другая получилась, неверная. Паучиная, что ли.
Я заметил, что курю фильтр. Вот значит как. Наломал непонятных дров с Сетью и помер. Ничего не скажешь, идеальный агент по недвижимости. Врачу испелися сам.
— А ты, если родственник, так может, тоже можешь, это… выпивки достать или еще чего? А?
Похоже, этот бомж смотрел на мир так же рационально, как Жиган. И еще какая-то мысль летала рядом в воздухе, точно полупрозрачная бабочка. Я следил за ней, затаив дыхание и стараясь не упустить ее из вида, пока она не сядет и…
— А может, и могу! — сказал я и подкинул на ладони пустые песочные часы.
— Заметано! Я всегда здесь. Заходи, если что. Помянем братана.
Он снова взялся на флейту, давая понять, что разговор окончен. Я уже отошел метров на двадцать, когда почувствовал едва заметный толчок в затылок — словно кто-то легким щелчком сбил с моей головы невидимую кепку. Я обернулся: из кармана бомжовской хламиды на меня глядел псиэн. Бомж дунул в свою дудку, извлекая из нее визг колес тормозящего поезда, и зверек спрятался обратно. Я подумал, что наше с псиэном отношение к музыке в чем-то сходно.
