Знание-сила, 1999 № 04 (862) - [18]
Г.Старовойтова. «Национальное самоопределение: подходы и изучение прецедентов», США, 1997
Николай Руденский: – Ее статус, и научный, и человеческий, скоро намного обогнал ее официальный академический статус: подумаешь, кандидат наук… А когда она приезжала из Ленинграда в Москву, где был головной институт, и выступала с докладом, собирались все – молодые, пожилые, остепененные, и слушали ее очень внимательно. Выступать она умела; завораживала. Потом, конечно, эту завороженность с себя стряхивали, небрежно пожимали плечами: впечатление, конечно, производит, но по сути-то что же… ну, знает человек английский язык, начиталась… ну, привлекает тут социологию, психологию, может, это и неплохо… На самом деле, доклады ее были очень толковыми и полезными, поскольку о мировой науке большинство этнографов, честно говоря, имели весьма смутное представление, а она часто и много говорила о самом главном для ученого – о методологии. Только потом, в Америке, я понял, что еше тогда, в кандидатской, она работала на уровне мировой науки, с принятой там дотошностью и особым вниманием к методам. Потому обильное цитирование работ как источника не информации, а именно методов; скажем, речь идет о татарах в Ленинграде – цитируется работа о пуэрториканцах в Чикаго: методические тонкости. На Западе этим тогда никого удивить было нельзя, у нас – большая редкость.
Людмила Иодковская: – Отношение к ней в профессиональной среде было не такое уж однозначное. Когда они с Мишей переехали в Москву, я сначала думала, не пойти ли ей в МГУ – так не взяли. Мы, сказали, очень ее уважаем, но она – женщина сильная и острая, прирожденный лидер, она нам тут всех разгонит…
Николай Руденский: – Вообще у Института этнографии в семидесятые-восьмидесятые была хорошая репутация. При всех многочисленных ограничениях была возможность более-менее нормальной дискуссии и тайный пафос общего противостояния закоренелым марксистам всех объединял, тут молодые сотрудники и руководство были едины. Но о реальных конфликтах, конечно же, упоминать было совершенно невозможно; даже когда они во всю разгорелись, я помню, нас на ученом совете призывали к деликатности: если мы скажем о Карабахе, например, то завтра начнется то-то, а послезавтра – того хуже. Этнографу слушать это было особенно забавно, вдруг являлась иллюстрация архаического сознания: если о каком-то явлении не говорить, то его и не будет.
В результате ситуация сложилась парадоксальная: долго дрессировали ученых, отучая их говорить правду, а когда вышли на поверхность скрытые доселе конфликты, из ЦК стали требовать именно правду. Руководство было в панике; стали прибегать к помощи людей, раньше не занимавшихся этими проблемами, но хороших ученых, не зашоренных идеологически. Летом 1987 года были демонстрации крымских татар; из ЦК пришел запрос – в институте некому оказалось написать записку. И дирекция обратилась к Игорю Крупнику, никогда крымскими татарами не занимавшемуся, а изучавшему народы Севера, и вообще личности в нашем институте маргинальной, потому что, кроме того, он занимался еще и евреями, а это было крайне подозрительно. Галя пользовалась примерно такой же репутацией; ничего диссидентского за ней не числилось, но ее либеральнозападнические антикоммунистические взгляды, конечно, ни для кого секретом не были. Так что в 1987 году, когда вышла ее книжка, Миша получил работу в Москве, они сюда переехали и ее пригласили в только что организованный при институте Центр по изучению национальных отношений, имевший полусамостоятельный статус.
Андрей Дмитриевич Сахаров всегда поддерживая Галину Старовойтову, а она поддерживала его.
Ие удивительно, что Иосиф Бродскии интересен Г.Старовоитовои. Но ведь и ему интересно с ней…
Людмила Иодковская тридцать лет рядом с Галинои Старовойтовой.
На краешке пианино записать только что мелькнувшую идею…
Борис Николаевич тоже когда-то был ее единомышленником.
Примерно тогда все они оказались востребованы – незашоренные идеологически гуманитарии, демократы первого призыва; сначала с них требовали совета, как вести себя в неожиданных и неопределенных ситуациях, потом они пошли в политикучтобы их знание, их понимание ситуации нельзя было больше положить под сукно, спрятать в ящик и использовать только по мере надобности, как она, власть, эту надобность понимает.
Однако лишь чисть профессоров и кандидатов разных наук работали в политике по своему прежнему профилю, и далеко не все из них были действительно хорошими специалистами в своей – хотя бы в своей – области. Конечно, привычка логически мыслить и однозначно формулировать выводы тоже дорогого стоит, как и интеллигентность, и общая демократическая направленность. И все-таки прямо по специальности, получив возможность воспользоваться всем накопленным багажом, работали немногие: экономисты (не политэкономы, а именно экономисты, специалисты по экономике капитализма) да еще вот Галина Старовойтова.
Николай Руденский: – У нас мало кто знает последнюю книгу Галины, которую она писала по-английски, ее издали американцы: о проблеме права народов на самоопределение на примере бывшего СССР – и Грузия, и Карабах, и Крым, и Россия с Чечней, еще кусок об Эфиопии с Эритреей – здесь ей очень помог ее бывший коллега Севир Чернецов, по советским разделам я участвовал. Ей пришлось познакомиться с международным правом. И часть книги, делающая ее особенно интересной, – ее интервью на эту же тему с американскими сенаторами, другими видными политиками, в том числе с Маргарет Тэтчер (ее образ занимал воображение Галины).
