— Но денег у нас нет, — продолжает Мина. — И вот находятся Ермаки Тимофеичи, которые делают все это пешим ходом — с риском, с медведями... Как хочешь, так и оценивай. Можно сказать— глупость, а можно сказать — подвижничество во имя науки в наших тяжких условиях переходного периода, конца которому не видно. И очень это интересный аспект. Расскажи, Сереж, как ты ленков ловил. На Ундюлюнге.
— Про ленков, — тихим голосом объявляет Сережа, немного смущенный, потому что не очень понятно, что хуже — просто глупость или глупость подвижничества в этот самый «переходный период», который сам по себе достаточно глуп, если по нормальной логике.
— Ленками я занимаюсь большую часть своей сознательной жизни, — говорит он строго. Но тут же не выдерживает этого тона. — Замечательные были годы! И экспедиции замечательные! Курсовая, начиная со второго курса, диплом, диссертация. Я всю Сибирь объехал, весь Дальний Восток. Бывало, в один год в четырех разных местах Ну и Ундюлюнг. Это приток Лены в районе Полярного круга. Была информация: там ловили необычную форму ленка. В устье его не было, и я пошел вверх по одному из притоков. Километров шестьдесят там, два с половиной дня ходу. Один пошел. И палатку даже не взял, полегче так. Да еще антикомариные средства кончились, а якутский комар кошмарный Лодку, конечно, взял. Но большую мы с собой не таскаем — тяжело, эта маленькая спасательная — авиационная, килограмма полтора в ней. Мы ее к тому времени уже изрядно уработали. Она вообще одноразовая. Это если при аварии летчик на воду упадет, чтоб ему только продержаться до того, как его выловят. А мы на ней уже все лето проплавали. Когда потом поехали на Алтай, она у нас протыкалась только от того, что обопрешься на нее. Я там раздевался догола, садился в нее, напарник мой — не дай Бог дотронуться до лодки! — подмышки завозил меня вместе с ней в воду, я быстро плыл, оттягивал конец сети, за это время вода набиралась мне по пояс, я быстро плыл обратно, и напарник меня вынимал из нее тем же способом, как и завозил.
Вот с ней я и пошел, латал ее все время. Единственный вариант пройти там — это переплывать с одного берега на другой, потому что косы, по которым можно было идти, тянулись то по одному берегу, то по другому, а где кончалась коса, начинались непроходимые заросли. Надуваешь лодку, переплываешь, потом сдуваешь, идешь по косе километра два-три, надуваешь — и опять плывешь...
Таким челночным ходом я все же забрался в верховья. И нашел-таки там ту форму, которую искал, — тупорылого ленка.
Прожил я там с неделю. Из кусков полиэтилена соорудил какое-то жилище. Я почему не взял палатку? Легких у нас тогда не было, это сейчас я сам шью палатки и стараюсь, чтобы они весили около килограмма, а залезть чтоб могло человека три-четыре, а то и все пять. Достиг я в этом определенного совершенства.
С едой, правда, было плоховато. Есть хотелось все время и особенно хоть какого бы супчика. Однажды увидел кедровку, села на дереве. Я долго целился — патронов всего несколько штук, бах — убил. А она свалилась в муточку на самой вершине, там и осталась. Не удалось мне ее съесть.
(Он попадет в эти места еще раз, и это будет, как сон. Известный американский ихтиолог Бэнке пригласил его в экспедицию, организованную для американских рыболовов-любителей. Чартерный рейс до Якутска, потом вертолет — он так и будет все время рядом: полетел километра за два, половил рыбку, вернулся к обеду. А тут палатки стоят, постели устелены оленьими шкурами, ящики с едой, с деликатесами— Бред какой-то!)
А тут еще начались дожди. Все время я мок в этой лодке. Робинзон на полуострове. Приезжал с сетей, снимал всю одежду, разжигал огромный костер и плясал вокруг него, сушился.
Потом вода стала прибывать, мой полуостров быстро стал превращаться в остров, и я понял: надо кончать. Очень уж хорошо я помнил историю, которая была за год до этого. Нас с геологическим отрядом затопило на острове, мы чуть все не утонули. С тех пор к подъему воды я относился с большим пиитетом. И я на той лодочке сплавился вниз и воссоединился со своим напарником. Так что все кончилось довольно успешно.
— Не могу сказать, что я всю эту деятельность одобряю на сто процентов, — говорит Михаил Валентинович. — Пока Сережа там где-то бродит, не знаю, как кому, а мне-то уж точно неспокойно. И хорошо, что пока это все так обходится.
А могло бы и не обойтись, как в той истории, которую Сергей долго скрывал даже от своих близких.
— Экспедиция та была, пожалуй, самая неудачная, — рассказывал он. — Мы стремились попасть на озеро Большой Намаракит. Что голец там был, в литературе упоминалось, ни нам еще с восьмидесятых годов все время рассказывали, что водится там нечто удивительное: голец с огромными плавниками, как у бабочки, с большой головой и совершенно необычной раскраски. Все это тянуло на новый вид. И еще одно привлекало рас. На Чукотке чуть раньше был найден новый род, близкий гольцам. За последнее время это было самое большое открытие в систематике лососевых. И вот описание этой рыбы очень уж сильно совпадало с тем, что мы все время слышали о диковине из Большого Намаракита. Уж не одно ли это то же? Или что-то близкое? Так что очень хотелось попасть на то озеро.
