А между тем на картах новейшей тектоники, построенных в шестидесятых- семидесятых годах, не оказалось ни одного активного разлома Русской платформы, хотя она тоже — как треснутый лед.
Теперь ядро проблемы. В нормальных условиях, являющихся стандартными для проектирования конструкций и все более усложняющейся, насыщенной электроникой техники, в зоне разломов царит «штиль». В моменты прорывающейся геодинамической активности нашего гигантского «электромотора» вспыхивают возмущения земной коры (вплоть до землетрясений), атмосферы, стратосферы, магнитосферы. Названа эта природная патология «сейсмогравитационный взрыв» (СГВ). И вот на защиту от «плевков» СГВ через щели разломов ни имеющаяся, ни создающаяся наперед техника с ее автоматикой, электроникой, прочностью и чувствительностью не рассчитана. А надо ли рассчитывать — это особый раздел, опирающийся на анализ нескольких десятков природных и техногенных аварий, проведенный группой исследователей, которая сформировалась в итоге в Центр инструментальных наблюдений за окружающей средой и прогноза геофизических процессов (руководитель — И.Яницкий).
Например, прорыв дамбы рассолохранилища Стебниковского калийного комбината 14 сентября 1983 года, когда в результате этой экологической катастрофы оказалась уничтоженной флора и фауна реки Днестр... Обрушение купола уникальной цельнометаллической конструкции Истринского высоковольтного испытательного стенда, запас прочности которого многократно перекрывал любые ветровые и снеговые нагрузки... Крушение поезда «Аврора» 16 августа 1988 года... Взрыв на кузбасской шахте имени Шевякова в декабре девяносто второго... И еще, и еще, и еще. Очень разные по техническим причинам аварии имели некую далеко не мистическую. а вполне геофизическую общность. А именно: наличие «неучтенного» при проектировании разлома и тяготеющих к нему геофизических и атмосферных экстремумов. Проявляются они в колебаниях атмосферного давления, ионизации атмосферы, сейсмических толчках и т.д. Так складывается предшествующий ЧП образ «общего возмущаюшего процесса», включающего электрическую активность недр, аномалии и стратосферы. Разумеется, это не причина аварии, тогда все было бы слишком просто. Но — фактор, обойти который при анализе аварийности было бы слишком опрометчиво.
А теперь — гвоздь программы, на котором до сих пор ломают зубы теоретики и практики, аналитики и эксперты. Чернобыль.
— К проблеме безопасности атомных электростанций наша лаборатория была подключена в 1979 году в связи с изучением возможностей подземного захоронения жидких радиоактивных отходов в подземные пласты-коллекторы... То есть к моменту чернобыльского взрыва гелиеметристы уже изучили «хромоту» АЭС по этой части. Что отмечено лаже в письме академика А.П.Александрова: «Предлагаемое заключение Совета по прикладной геофизике РАН от 23 декабря 1991 года... о включении в СНиП опережающих гелиеметрических исследований заслуживает поддержки.
Исследования ВИМС, выполненные на основе гелиометрии на некоторых площадках АЭС Минатомэнергопрома, позволили получить информацию, из которой следует, что они неудачно выбраны по сейсмотектонической обстановке в регионе под строительство АЭС (например, Чернобыльская, Костромская, Татарская и другие АЭС)...».
— Есть некие «неучтенные» в выводах государственной комиссии чудеса. Экспертиза же физиков считает их рассмотрение не менее важным, чем рассмотрение ошибок операторов. — Яницкий суммирует комплекс подходов на стыке геологии, физики, конструкционного проектирования, и остается только удивляться, что этот принцип приходится внедрять инициативно, без настойчивого спроса нашего государства. — Может, не все знают, что реактор стоит не на бетонном фундаменте, а на внушительной «крестовине» из нержавеющей стали. Это как бы бронированное помещение с толщиной бронезашиты в 20 миллиметров. Этакая громадная танковая башня этажом ниже реактора. И вдруг в этом подреакторном «блиндаже», в стальной стене обнаруживается дыра диаметром в два метра! С сосульками расплавленной стали. В отсеке самого реактора — несколько пробоин со следами «вылизанного» высокой температурой железобетона. Есть участок труб защитной системы, где они просто испарились, — не разлетелись, не разрушились, не расплавились, а именно испарились.
Все это вместе говорит о кратковременном — десяти—пятнадцатисекундном — воздействии чрезвычайно высокой температуры. Минимум семь тысяч Градусов, максимум — сорок тысяч... Это близко к технологическим источникам, освоенным физиками: атомно-водородная резка, ракетный плазмотрон... Но откуда нечто подобное вдруг взялось в «поддоне» реактора? Если помните, сначала речь шла о диверсии, настолько очевиден был мощнейший энергетический импульс снизу. Что могло его дать? Тротил? Кумулятивный заряд? Броню-то он прошибет, но температура все равно маловата для подобного эффекта, не больше трех тысяч градусов... Не найдя доказательств чего-то реального, поддонные разрушения тоже списали на взрыв реактора. Хотя все, включая показания персонала, говорит о возникновении какого-то «явления», предшествовавшего взрыву, — не то вибрации, не то толчка. Ведь и один из операторов, погибший на месте, побежал в район трубопроводов выяснять, что вызвало их аварийную вибрацию...
