Знамя Победы - [49]

То, что я увидел, буквально ошеломило меня. Юра сидел, высоко подняв голову. Его единственный глаз был широко открыт… и глаз и губы Юры улыбались. Да, улыбались!..

Почему он улыбался? Потому ли, что привык с улыбкой встречать всякую беду, всякое горе, или потому, что знал что-то такое, что в ту пору было неведомо нам? Не знаю.

И почему мне, при взгляде на Юру, на его улыбку, вдруг расхотелось плакать? Тоже не знаю. До сих пор не знаю…

Два литра жареной крови

Дядю Ваню Сутурина у нас в селе Сутунком звали. Не за фамилию, а потому, что он действительно на сутунок – короткое, толстое бревно – походил. Широкоплечий, коротконогий, с головой без шеи, лежащей прямо на плечах, дядя Ваня мог быть натурой для художников, рисующих богатырей. Одень дядю Ваню в богатырские доспехи – кольчугу, рубаху до колен, шлем, сапоги с загнутыми носками, – и рисуй…

Но художников у нас в селе в те годы, пятидесятые, о которых я веду рассказ, не было. Да и откуда им было взяться. Большинство наших мужиков война выкосила. Те же, что живыми вернулись, – с раннего утра до позднего вечера колхоз, за годы войны пошатнувшийся, на ноги поднимали.

Не было у нас в селе доспехов богатырских, – кольчуг, шлемов, мечей… Любую железку, даже ржавую мало-мальскую, в кузницу несли. Из этих железок кузнецы наши Максим Акимович Вершинин и его подручный, молотобоец Прохор Иванов, и подковы, и косы, и вилы, и топоры делали. А уж о сапогах богатырских с загнутыми носками и слыхом никто, кроме нас, школяров, не слышал. Мы же все это – и кольчуги, и шлемы, и сапоги, и даже самих богатырей – в школьных учебниках на картинках видели. А сами мы, как и все наши мужики, женщины, пацаны, девчонки, в стеженках, сапогах кирзовых, в курмушках из солдатских шинелей сшитых, ходили и на богатырей картиночных нисколько не походили. У богатырей щеки как пузыри надутые, у нас же, у большинства, – как пузыри спущенные. У богатырей шеи – чурки березовые. У нас – будылье подсолнечное.

И лишь один дядя Ваня Сутурин на богатыря точь-в-точь походил.

Кем он постоянно в колхозе работал, не знаю. Наверное, как и почти все колхозники, на разных работах вкалывал. Куда пошлют – там и вкалывал. На ферму пошлют – на ферме, в поле пошлют – в поле, на ток пошлют – на току.

Люди так и говорили-шутили: «Работаю там, куда пошлют. А иногда и сам сбегаю».

Но где бы и кем ни работал дядя Ваня в колхозе, все в селе, как говорится, от мала до велика, знали его как «бойщика».

…Сегодня трудно понять и объяснить почему в нашем обнищавшем за военные годы селе и колхозе, только-только начинающем набирать силу, насчитывающем десятка два-три тощих, похожих на стиральные доски коровенок и два-три десятка плоских, с объеденными хвостами и ушами, желтых от собственной мочи свиней, была бойня – нечто вроде большого сарая со щелястыми стенами и дырявой крышей, предназначенного для забоя скота. Скорее всего, до войны ее строили.

Бойня находилась на самом краю села, метрах в трехстах от последних домов на берегу реки.

Одиноко стоящий полуразрушенный сарай своим видом днем наводил уныние, а ночью страх на проходящих мимо рыбаков, в том числе и нас, мальчишек. Кроме рыбаков, мимо сарая почти никто никогда не ходил.

Место для купания находилось далеко выше по течению.

Брод, по которому люди из нашего села перебирались в маловодье через реку в село, расположенное на противоположном берегу, на покосы, в грибные и ягодные места заречной тайги, находился далеко ниже бойни.

Рыбаки, в том числе и мы, пацаны, тоже старались обходить это одинокое, мрачноватое строение.

Дядя Ваня Сутурин, скорее всего, не убивал, а добивал больных, поранивших себя или пораненных колхозных животных. Свой скот – коровенок, свиней, коз – селяне при необходимости пускали на мясо сами.

Одним словом, бойня действовала редко. И дядя Ваня, естественно, свои обязанности бойщика исполнял редко.

Но как только ему предстояло приступить к работе, об этом невесть каким образом узнавало все село. К бойне шли, бежали взрослые и дети. Шли, бежали в надежде поживиться кусочком мяса. Нет, нет, село не голодало. Никто не умирал с голода. Года два, три назад умирали от болезней, вызванных, разбуженных голодом военных лет. Но после возвращения фронтовиков, пусть медленно, с трудом, жизнь начала налаживаться, колхоз начал подниматься, набираться силы. Колхозники стали получать зерно, комбикорм, овощи. Потихоньку росло и сельское стадо. Во дворах многих селян замычали коровы, захрюкали свиньи, запели петухи.

Люди не голодали.

На смену голоду пришел недоед.

Сегодня даже люди старшего возраста не знают, что такое настоящий голод и что такое недоед. Многим из нас за свою жизнь доводилось быть голодными – не есть по целому дню, а может, и по два.

Помнится, много-много лет назад меня, уже взрослого, – я тогда работал учителем в одном из маленьких таежных сел, – пригласили местные охотники на охоту. У них лицензия была на отстрел изюбра. Я не охотник. Охоту не люблю. Ружье в руках не держал. Но от приглашения отказываться не стал. Интересно мне было на настоящую большую охоту на большого зверя посмотреть. В жизни человеку все надо увидеть.