Знак вопроса, 1994 № 04 - [5]

Не так давно в научный оборот ввели еще один интересный для нашей темы источник, хотя и на сей раз у меня нет уверенности, что он действительно как-то связан с Соловьем-разбойником. Во всяком случае, сакраментальное имя Соловей на летописных страницах прозвучало. Одна новгородская летопись, составленная в XVI веке, поведала следующую историю, отнеся ее к 1209 году. Киевский князь Мстислав победил много народов и захватил ряд земель, в том числе и вотчину другого Мстислава, великого князя, жившего в Галиче. Оскорбленный Мстислав галицкий «и вся земля Руская сташа на реки Почайне, и ту прииха к нему Олександр Попович…» Узнав о выступлении противников, Мстислав киевский вывел свою рать, а затем сказал воеводе Дрозду: «Еди, испытай, есть ли князь великий на реки Почайне». Воевода отказался: «Не иду, яз Дрозд потка (птица), а тамо есть Соловей». Ехать вызвался другой воевода — Волчий Хвост. Подъехав к реке Почайне, он вступил в бой с Александром Поповичем, но потерпел поражение. После этого Александр Попович, в котором легко узнать былинного Алешу Поповича, разбил в одиночку все полки киевского князя и вернул Мстиславу галицкому его вотчину.

Конфликт двух Мстиславов, вероятно, вымышлен, а фольклорное, скажу точнее — эпическое, происхождение «батальной» части рассказа не вызывает сомнений. Для нас, конечно, интереснее всего фраза «яз Дрозд потка, а тамо есть Соловей». Историк Б. М. Клосс, опубликовавший этот летописный фрагмент об Александре Поповиче, толкует слова воеводы как простое иносказание: «Дрозду-птице нечего равняться с соловьем». Здесь, однако, угадывается более сложный подтекст.

В самом деле, как метафорическому дрозду соответствует в реальном плане воевода Дрозд, так и соловью иносказания должен соответствовать кто-то из действующих лиц. Из сюжета следует, что это Александр Попович. Он находится «тамо», на Почайне, куда киевский князь посылает воевод, и именно его, как подтвердило вскоре поражение Волчьего Хвоста, имел все основания бояться Дрозд. Но почему Александр назван Соловьем? Ведь не в пении он превосходит противника (чем еще соловей лучше дрозда?), а в силе, боевитости. Для того же, чтобы выразить его воинское превосходство, используя символику птиц, куда лучше подошел бы другой метафорический образ — сокола, орла и т. п. И все-таки в иносказательном сравнении двух воинов был выбран отчего-то «певческий», а не «силовой» ряд образов.

Мы знаем одного лишь «певучего» Соловья, который способен символизировать собой необычайную мощь и смертельную опасность для любого человека, — это былинный разбойник. Вспомним, его часто представляли «сильным богатырем». Так не ему ли уподобили Александра Поповича? Правда, столь изощренные приемы, когда один персонаж характеризуется с помощью намека на другого (и из иного сюжета), фольклорной поэтике не свойственны; скорее это можно отнести на счет творческого вмешательства автора литературной обработки сказания (вероятно, им был сам составитель летописи)'. Конечно, это предположение очень шатко. Доказать, что в тексте действительно содержался намек на былинного Соловья, вряд ли возможно. С другой стороны, и допустить, что некто в XIV веке или чуть раньше самостоятельно применил образ соловья для метафоризации богатырской силы, ничего не слышав о Соловье-разбойнике, тоже довольно трудно.

Оставляя вопрос открытым, я хотел бы только заострить внимание на времени включения этого сюжета в летопись. Да, то же самое, что и в предыдущем случае, столетие, вообще отмеченное широким проникновением в летописи эпических материалов. Тот же процесс «дополнения» истории задним числом, когда летописец, руководствуясь одному ему известными соображениями, привязывал сведения, почерпнутые из современного ему фольклора, к тем или иным датам далекого прошлого. Надежды на обнаружение древнего и независимого от эпоса свидетельства о Соловье-разбойнике опять не оправдываются. Перед нами в лучшем случае поздний литературный отзвук былины.

Итак, прояснить проблему историчности Соловья-разбойника традиционным для науки путем — обратившись к письменным источникам — пока не удалось. Более перспективным оказался другой путь — рассмотрение географических данных, содержащихся в былине.

Кратчайший путь из Мурома к Киеву в условиях Древней Руси скорее всего пролегал бы через Чернигов. Былина в этом отношении точна. Она рассказывает, как Илья Муромец, спеша в Киев, проезжает мимо Чернигова и видит, что город со всех сторон обступила вражеская рать. Богатырь не мог не прийти на выручку осажденным. Благодарные черниговцы просят Илью остаться у них в городе воеводой. Но планы у богатыря иные, он спрашивает «дорожку прямоезжую» на Киев. Тут-то впервые он и узнает о Соловье-разбойнике, который эту самую дорогу оседлал.

Вроде бы координаты логова Соловья обозначены: где-то между Киевом и Черниговом. Однако исследователи с редким единодушием отказывались принимать это сообщение на веру. Мешало другое, более правдоподобное указание той же былины, согласно которому встреча Ильи Муромца с Соловьем-разбойником состоялась в Брынских или Брянских лесах.