— Пятнадцать лет назад здесь случилась похожая история.
— Еще одно убийство?
— Нет. Тогда жертве — а ею оказалась тоже девица — удалось спастись. Нападавший искусал ей все горло; да как!.. Ну, девица заорала благим матом, и человека два-три сбежались на крик — любопытно все-таки… Это ее и спасло.
— Так, говорите вы, насильник попытался только покусать, ей глотку, и ничего больше? — Пучадес отдает мне нить допроса.
— Я бы сказал — прокусить. Девица была проституткой, и негодяй нанес ей, можно сказать, профессиональную травму. Очень огорчил бедняжку.
— А не мог это быть кто-нибудь из ее клиентов с причудами? — оживляется Суси.
— Да брось ты, Суси, — пытаюсь я ее урезонить. — Такие штучки выделывать посреди улицы…
— А если это любовь? — не унимается она.
— Судя по ранам, он буквально рвал ей горло зубами. Похоже, это был осатаневший маньяк… — продолжает освежать свою память Пальяс.
— Так и не удалось выйти на его след?
— Ни разу. Спустя несколько дней комиссар Пуэртолас — он тогда здесь командовал — закрыл дело.
— А что было с девицей?
— Смылась. Только вышла из госпиталя — и на всех парусах двинула в Барселону.
— Тоже нашла куда! — фыркает Суси. — Если здесь кусаются, там с живой шкуру сдерут, не поморщившись.
Та блондинка, что накрывала на стол, улучив момент, приглашает Пучадеса к телефону — срочное дело. Окинув нас на прощанье многозначительным взглядом, инспектор величественно удаляется.
— Так вы полагаете, что между этими делами существует какая-то связь? — беру я быка за рога.
— Да как вам сказать… Слишком много воды с тех пор утекло, но тот случай сильно меня заинтриговал, и я решил повести расследование на свой страх и риск. Думаю, моя информация вам будет полезна.
— Чудно, право… Вы не находите, что слишком уж много времени вампир провел в раздумьях — отведать ему снова кровушки или погодить?
— Да, в тот раз ни одной зацепки не нашлось, и очень скоро полиция утратила всякий интерес к делу. Я было отважился проверить одну гипотезу, но…
Пальяс замолкает при виде Пучадеса, который подошел к нам попрощаться. Срочное совещание в ратуше, потом совещание в муниципалитете, и комиссар Родриго настаивает на его присутствии. Мы вновь остаемся втроем за столом.
— Тогда я был репортером местной газеты, — продолжает старик. — А потом от меня избавились по политическим мотивам: я пытался организовать в редакции профсоюзную ячейку… Но мне не стыдно прожитых лет. Когда дела мои опять пошли в гору, поздно было уже возвращаться — косяком пошли молодые газетчики, ребята все образованные, с амбицией… Ну да вам такие известны. Да бог с ними, у меня теперь теплое местечко в архиве.
— Похоже, тот комиссар, что вел дело, сменил место жительства.
— Ясное дело. Ушел в отставку — годы и новый режим демократии заставили его убраться с насиженных мест. Думаю, доживает свой век в Барселоне.
Уступив красноречивым взглядам нашей блондинки, мы выходим на улицу и там допиваем прихваченную с собой кока-колу. Ноги сами собой приносят нас в старую часть города, и вот мы — уже совсем неподалеку от места преступления. Небольшая площадка упирается в часовню, неподалеку от которой темнеют останки старинной усадьбы. У дома сохранился лишь фасад, за ним — груда развалин. В слабом свете фонарей угадываются контуры комнат, усыпанных мусором, щебенкой, обломками плит. Пальяс показывает место, где был найден труп несчастной медсестры. Путаясь в хламе и расшвыривая ногами голодных крыс, мы с Суси почти наугад пробираемся туда. Место это похоже на огромную пчелиную соту, куда ведет тропинка из утопленных в мусоре плит. Судя по всему, когда-то здесь была спальня; остались от нее лишь геометрические узоры мозаики на полу да две с половиной стены, на которых местами сохранились выцветшие обои. Нигде — ни намека на убежище бродяги. Только темное разлапистое пятно там, куда бросили убитую. Это место расчищено, очерчено мелом.
Огонек моей зажигалки скупо освещает стены и пол. До того скупо — едва что разглядишь, и, отобрав у Суси газету, в которую мы заворачивали бутерброды, поджигаю: теперь она служит нам факелом. Огонь разом выхватывает из полутьмы остатки стен — они сплошь испещрены нецензурными комментариями к рисункам, скажем так, эротического содержания. Внезапно мое внимание привлекает крест… Оборотный крест, наискось перечеркнувший заляпанную мелом стену. Его темно-красный цвет резко выделяется на фоне блеклых рисунков.
— А ну, глянь сюда!
— Ты думаешь, что это… — лепечет Суси, но тут догорает последний клочок нашего факела. Она извлекает из сумки еще какие-то бумажки.
— Декларации моей ренты… Ну и черт с ними.
— А ведь это, может быть, кровь, — провожу я пальцем по зловещим линиям.
— Убийца?
— Почему бы и нет… Еще бумага найдется? — «рента» отполыхала в считанные мгновенья.
Порывшись в сумке, Суси протягивает квитки с какими-то анализами. Но и их ненадолго хватает, и тогда она врубает свою зажигалку — сущий автоген в миниатюре, и теперь, наконец, я могу повнимательней разглядеть, как он сотворен, этот оборотный крест. Его поперечная перекладина — совсем не прямая линия, а как бы часть сегмента, полукружьем огибающего вертикальную ось креста.
