Стоял жаркий летний вечер. Маленький городок, расположенный в самом центре Иллинойса, отделялся от остального мира рекой, лесом и глубокой лощиной. Тротуары еще не остыли от жгучего дневного солнца. Лавочки закрывались, и улицы погружались в темноту. Было две луны: одну образовывал светящийся циферблат часов над черным и торжественным зданием суда, другая, настоящая, цвета ванили, медленно всходила на темно-синее небо.
В аптеке гудели вентиляторы, в тени старомодного навеса сидели не видимые с улицы люди. Дети играли на дороге, мощенной кирпичом, которому сумерки придавали багровый оттенок. С сухим хлопком закрывались двери, проскрипев напоследок несмазанными петлями. Трава и деревья стонали от жары.
На веранде дома сидела в одиночестве Лавиния Неббс. В свои тридцать семь она оставалась хрупкой и стройной. Время от времени она подносила к губам стакан лимонада, который держала длинными тонкими пальцами. Она ждала.
— А вот и я, Лавиния.
Лавиния обернулась. У дома, среди зарослей цинний и гибискусов, наполнявших ночь ароматами, стояла Франсина. Одетая во все белое, она, несмотря на тридцать пять лет, выглядела молодой девушкой.
Мисс Лавиния Неббс поднялась, поставила на перила пустой стакан и закрыла дверь дома на ключ.
— Прекрасный вечер, чтобы пойти в кино.
— Куда это вы собрались? — крикнула бабушка Хэнсом с веранды дома напротив.
Они ответили с другого берега темноты, разделявшей их:
— Идем в кинотеатр «Элита» смотреть Гарольда Ллойда в «Да здравствует опасность!»
— В такую-то ночь могли бы и не ходить, — проворчала бабушка Хэнсом. — Да еще этот Шатун, который душит женщин. Лично я закрываюсь вместе с моим ружьем…
Дверь в доме старухи хлопнула, и послышался скрежет ключа, поворачивающегося в замке.
Женщины вышли на дорогу. Лавиния вдыхала горячий воздух, поднимающийся с тротуара, как с раскаленной плиты.
Под их ногами, словно корка пережаренного хлеба, потрескивал асфальт. Жар обволакивал ноги, проникал под юбки.
— Лавиния, ты совсем не веришь тому, что рассказывают об этом Шатуне?
— Ты же знаешь, женщины обожают почесать языки.
— Однако месяц назад была убита Хэтти Макдоллис; Роберта Ферри за месяц до того. А сейчас вот пропала Элиза Рэмселл…
— Могу поспорить, Хэтти Макдоллис сбежала с коммивояжером.
— Да, но остальные… которые были задушены… Их уже четверо. Горят, их нашли с синими лицами и вывалившимися языками.
Они подошли к краю лощины, разделявшей город на две части. Позади оставались освещенные дома и далекая музыка, звучавшая по радио. Перед ними чернел глубокий провал, из которого тянуло сыростью.
— Может, лучше не ходить в кино? — спросила Франсина. — Шатун вполне способен выследить нас и убить. Не нравится мне эта лощина. Посмотри, какая она мрачная, принюхайся к ее запахам и послушай.
Со дна лощины, где застаивались таинственные и зловонные туманы, поднимался вверх слитный гул тысяч жужжащих мух и москитов.
— Во всяком случае, не я буду жертвой, — снова заговорила Франсина. — Потому что не я стану переходить эту лощину поздней ночью. Это будешь ты, Лавиния. Ты спустишься по ступенькам, ведущим на раскачивающийся мост, потом пойдешь по нему к другому краю. А Шатун, возможно, притаился за деревом и поджидает тебя. Я и в церковь ни за что не соглашусь идти, если мне придется проходить над лощиной одной, даже средь бела дня.
— Глупости, — сказала Лавиния Неббс.
— Это ты станешь прислушиваться на дорожке к звуку собственных шагов. Ты, а не я. И потом, там будут тени… Лавиния, как можешь ты жить совершенно одна в этом доме?
— Старые девы любят жить в одиночестве, — ответила Лавиния.
Она указала на маленькую тропинку, темную и знойную.
— Пойдем здесь, так ближе.
— Я боюсь.
— Еще не опасно. Шатун выходит позже.
Лавиния, холодная, как ледышка, взяла свою спутницу за руку и повела по извилистой тропке, полной шума стрекоз, москитов и лягушек.
— Бежим, — Франсина задыхалась.
— Нет.
Если бы Лавиния не повернула голову именно в этот момент, она бы ничего не заметила. Но она как раз повернула ее и увидела. Тогда и Франсина, в свою очередь, посмотрела и тоже увидела. Они замерли на тропинке, не веря своим глазам.
В темноте, наполовину скрытая в зарослях кустарника, но так, будто хотела еще поглядеть на звезды, лежала Элиза Рэмселл.
Франсина завизжала.
Женщина покоилась на земле, словно покачиваясь на поверхности воды: серебристые пятна лунного света подрагивали на ее лице, глаза — как у белых мраморных статуй, язык зажат между губами.
Лавиния почувствовала, что лощина поворачивается вокруг нее, как бывает на карусели. Франсина хватала воздух ртом, и прошло немало времени, прежде чем Лавиния смогла разобрать:
— Надо сообщить в полицию.
— Держи меня, Лавиния, я тебя прошу, поддерживай меня. Мне холодно. О! мне никогда не было так холодно, с зимы.
Лавиния поддерживала Франсину, полицейские рассыпались по лощине. Там загорались пятна света, перекликались голоса. Было восемь с половиной часов вечера.
— Мне нужен свитер, как в декабре, — бормотала Франсина, закрыв глаза и уткнувшись лицом в плечо Лавинии.
Полицейский сказал:
— Вы можете идти, миссис. Завтра я вас прошу зайти к шерифу для подробных показаний.
