Знак четырех. Собака Баскервилей - [85]

– А кавалер напротив меня – в черном бархате и кружевах?

– О нем вам, безусловно, следует знать: в нем первопричина всех несчастий. Это злой Хьюго, с которого и началась история с собакой Баскервилей. Поди его забудь.

С любопытством и не без удивления я вгляделся в портрет.

– Надо же! – воскликнул Холмс. – На вид сама кротость и смирение, но в глазах, я бы сказал, проглядывает чертовщинка. Я его себе представлял эдаким простецким дебоширом.

– Насчет личности сомневаться не приходится: на обратной стороне холста есть имя и дата – тысяча шестьсот сорок седьмой год.

До конца ужина Холмс вяло поддерживал разговор, но портрет старого гуляки словно бы приковал его к себе, не позволяя ни на минуту отвести взгляд. Только позднее, когда сэр Генри ушел к себе, я смог проследить ход мыслей моего друга. Взяв в руки свечу, он повел меня обратно в пиршественный зал и осветил потемневший от времени портрет.

– Что скажете?

Я всмотрелся в большую шляпу с пером, крутые локоны, белый кружевной воротник – и в этой раме хмурое, с правильными чертами лицо. Нельзя сказать, что по нему угадывался жестокий нрав, но тонкие, чопорно поджатые губы и холодные глаза оставляли впечатление суровости и неприветливости.

– Он вам кого-нибудь напоминает?

– В очертаниях челюсти есть что-то от сэра Генри.

– Разве что самая малость. Погодите!

Холмс встал на стул и, держа свечу в левой руке, постарался правой заслонить шляпу и длинные локоны.

– О боже! – изумился я.

С полотна смотрело лицо Стейплтона.

– Ага, теперь разглядели? Мои глаза натренированы изучать лица, а не их обрамление. Первое умение криминалиста – видеть сквозь маскировку.

– Но это поразительно! Как с него писано.

– Да, интересный пример атавизма, причем и телесного, и духовного. Вот так поизучаешь фамильные портреты и поверишь в доктрину реинкарнации. Он тоже Баскервиль, сомнений нет.

– И метит в наследники.

– Именно. Благодаря случайному взгляду на картину мы можем присоединить к нашей цепи рассуждений одно из самых важных звеньев. Все, Ватсон, он попался; поручусь, что завтра он будет трепыхаться в наших сетях – беспомощно, как одна из его бабочек. Булавка, пробка, этикетка – и мы присоединим его к коллекции с Бейкер-стрит!

Отвернувшись от картины, Холмс расхохотался. Нечасто я слышал, как он смеется, и всякий раз это сулило кому-то недоброе.

Утром я поднялся раньше обычного, но Холмс меня опередил. Одеваясь, я увидел в окно, как он идет подъездной аллеей к дому.

– Да, день предстоит насыщенный. – С довольным видом он потер руки. – Сеть приготовлена, ловлю можно начинать. К концу дня мы узнаем, попалась ли в нее большая узкомордая щука, или она умудрилась ускользнуть.

– Вы уже побывали на пустоши?

– Я послал из Гримпена в Принстаун сообщение о гибели Селдена. Могу обещать, что никого из вас по этому делу не побеспокоят. Кроме того, я известил моего верного Картрайта, что жив. Без весточки он бы, пожалуй, исчах на пороге моей хатки, как собака на могиле хозяина.

– Наш следующий шаг?

– Повидать сэра Генри. А вот и он!

– Доброе утро, Холмс, – приветствовал его баронет. – Вы похожи на генерала, который обсуждает с начальником штаба план сражения.

– Так оно и есть. Ватсон спрашивал, какие будут приказания.

– Присоединяюсь к нему.

– Отлично. Если я правильно понял, вы приглашены сегодня вечером отобедать у Стейплтонов.

– Надеюсь, вы тоже пойдете. Они гостеприимные люди; уверен, они будут вам очень рады.

– Боюсь, мы с Ватсоном должны будем вернуться в Лондон.

– В Лондон?

– Да. Полагаю, в нынешней ситуации мы принесем больше пользы там.

У баронета вытянулось лицо.

– Я надеялся, вы будете рядом, пока не закончится эта история. Холл и верещатники не самое уютное место, когда ты один.

– Дорогой друг, вы должны полностью мне довериться и выполнять все, что я скажу. Можете известить своих приятелей, что мы охотно бы к вам присоединились, но неотложное дело требует нашего присутствия в Лондоне. Надеемся очень скоро вернуться в Девоншир. Не забудете отправить им это сообщение?

– Если вы настаиваете.

– Уверяю, выбора у нас нет.

По огорченному лицу баронета я понял, что он очень обижен нашим дезертирством.

– Когда вы желаете выехать? – спросил он холодно.

– Сразу после завтрака. Поедем в Кум-Трейси, но вещи Ватсона останутся здесь как залог, что он вернется. Ватсон, вы пошлете Стейплтону записку с извинением за то, что не сможете прийти.

– По мне, так я бы отправился с вами в Лондон, – сказал баронет. – К чему мне торчать здесь в одиночестве?

– К тому, что вам доверен этот пост. Вы дали слово во всем меня слушаться, а я велю вам остаться.

– Ну ладно, тогда я остаюсь.

– И еще одно распоряжение! Я хочу, чтобы вы поехали в Меррипит-Хаус в двуколке. Но потом вы отошлете ее обратно и скажете Стейплтонам, что пойдете домой пешком.

– Пешком? Через пустошь?

– Да.

– Но ведь вы так часто меня предостерегали против этого!

– Сегодня можете смело идти. Если бы я не доверял вашей выдержке и мужеству, я бы этого не предложил, но мне очень важно, чтобы вы послушались.

– Хорошо.

– И вот что: если дорожите жизнью, на пустоши никуда не сворачивайте, а держитесь прямой тропы от Меррипит-Хауса к Гримпенской дороге, притом что это и есть кратчайший путь.