Знак четырех. Собака Баскервилей - [84]

– И как, по-вашему, надо действовать?

– Я возлагаю больше надежды на миссис Лору Лайонз; узнав истинное положение вещей, она не откажет нам в помощи. А кроме того, у меня есть собственный план. Довольно. Завтрашнему дню его заботы, но к вечеру, надеюсь, победа будет у меня в кармане.

Больше я ничего не смог вытянуть из Холмса, и он молча, погруженный в раздумья, дошагал до ворот Баскервиль-Холла.

– Подниметесь?

– Да, скрываться больше нет смысла. Но напоследок одно слово, Ватсон. Не упоминайте при сэре Генри собаку. Пусть думает про смерть Селдена то самое, в чем Стейплтон хотел бы убедить нас. Тогда он не утратит мужества перед завтрашним испытанием – ведь, если не ошибаюсь, в вашем отчете сказано, что он приглашен к Стейплтонам на обед.

– Вместе со мной.

– Тогда вам придется извиниться, пусть идет один. Это будет легко устроить. А теперь, раз к обеду мы опоздали, то, думаю, нам придется очень кстати ужин.

Глава XIII Сеть готовится

Увидев Шерлока Холмса, сэр Генри скорее обрадовался, чем удивился, поскольку уже не первый день ожидал, что вести о недавних происшествиях заставят его покинуть Лондон. И все же баронет изумленно поднял брови, когда обнаружил, что мой друг прибыл без багажа и даже без объяснений, почему его нет. Мы тут же снабдили Холмса всем необходимым, а потом, за поздним ужином, изложили баронету все, что ему следовало знать о наших приключениях. Но прежде на мою долю выпала неприятная обязанность сообщить о происшедшем Бэрримору и его жене. Муж, вероятно, испытал облегчение, но жена горько заплакала в передник. Для всего мира Селден был насильником, полудемоном-полузверем, но для нее оставался своенравным мальчишкой из ее детства, ребенком, цеплявшимся за ее руку. Нет хуже такого человека, по которому не прольет слезы ни одна женщина.

– С утра, как ушел Ватсон, я весь день проторчал дома, – пожаловался баронет. – Надеюсь, вы оцените мои заслуги, я ведь сдержал обещание. Если бы не клятва никуда не ходить одному, я провел бы вечер куда веселее, потому что получил записку с приглашением от Стейплтона.

– Не сомневаюсь, вечер прошел бы веселее некуда, – сухо заметил Холмс. – Кстати, похоже, вы не понимаете, что при виде человека со свернутой шеей мы стали оплакивать вас?

Сэр Генри широко открыл глаза:

– Как так?

– На бедняге была ваша одежда. Боюсь, у слуги, отдавшего ее каторжнику, будут неприятности с полицией.

– Вряд ли. Насколько я помню, на одежде не было меток.

– Тем лучше для него, – собственно, тем лучше для вас всех, потому что в этом деле вы оказались по ту сторону закона. Как честный сыщик, я вообще обязан взять под арест всех домочадцев. Отчеты Ватсона – весьма компрометирующий документ.

– Но как же с нашим делом? – спросил баронет. – Удалось ли вам что-нибудь распутать? Мы с Ватсоном, пока здесь живем, не узнали ничего нового.

– Думаю, в ближайшее время я смогу многое вам объяснить. Дело было исключительно трудное и на редкость запутанное. Нам самим не все еще ясно, но ничего, расследование продвигается.

– У нас было одно приключение – Ватсон наверняка вам рассказывал. Мы слышали на верещатниках собаку, так что, могу поклясться, это не пустое суеверие. Когда я жил на Западе, пришлось узнать кое-что о собаках, и эти звуки я ни с чем не спутаю. Если вы сумеете надеть намордник на эту псину и посадить ее на цепь, я присягну, что вы величайший сыщик всех времен.

– Будет и намордник, и цепь, если только вы мне поможете.

– Выполню все, что вы скажете.

– Отлично; я также попрошу вас повиноваться слепо и не задавать вопросов.

– Как вам будет угодно.

– Если вы это исполните, все шансы за то, что мы вскоре разберемся с нашими затруднениями. Не сомневаюсь…

Холмс внезапно замолк и уставился в пространство у меня над головой. Лампа светила ему прямо в лицо, такое напряженно-внимательное и неподвижное, словно перед нами сидел не человек, а мастерски исполненная скульптура – олицетворение настороженности и ожидания.

– Что там? – воскликнули мы оба.

Холмс опустил глаза, и я понял, что он старается подавить волнение. Черты моего друга остались неподвижны, однако взгляд вспыхнул изумлением и торжеством.

– Простите, не смог сдержать восхищения. – Он обвел жестом ряд портретов на противоположной стене. – Ватсон уверен, что я ничего не смыслю в искусстве, но это из-за различия во вкусах. Прекрасная у вас галерея портретов!

– Рад это слышать. – Сэр Генри рассматривал моего друга не без удивления. – Не буду выдавать себя за ценителя картин, куда лучше я разбираюсь в лошадях или в бычках. Не знал, что вы находите время для таких увлечений.

– Я признаю руку мастера, когда вижу ее, а сейчас передо мной именно мастерские работы. Пари держу, вот та леди в синих шелках – кисти Неллера, а дородный джентльмен в парике – работа Рейнольдса. Полагаю, здесь исключительно фамильные портреты?

– Все до единого.

– Имена вам известны?

– Бэрримор меня натаскал, и, думаю, я неплохо усвоил его уроки.

– Кто вон тот джентльмен с подзорной трубой?

– Контр-адмирал Баскервиль, который служил в Вест-Индии под началом Родни. А тот, в синем фраке и со свитком, – сэр Уильям Баскервиль, вице-спикер палаты общин при Питте.