Знак четырех. Собака Баскервилей - [71]

– Интересно, Ватсон, что бы на это сказал Холмс? Как насчет ночных часов, когда пробуждается сила зла?

Как бы в ответ на его слова необъятный мрак пустоши огласился тем самым странным завыванием, которое я уже слышал на краю Гримпенской трясины. Принесенный ветром звук прошил ночное безмолвие: протяжный низкий ропот, нарастающий вой и горестный стон, сменившийся тишиной. Звуки, дикие и грозные, повторялись снова и снова, воздух дрожал им в такт. Баронет схватил меня за рукав; его побелевшее лицо светилось в темноте.

– Боже, Ватсон, что это?

– Не знаю. Такие звуки бывают на пустоши. Я уже слышал их однажды.

Вой стих, вокруг нас сгустилась абсолютная тишина. Мы напрягали слух, но тщетно.

– Ватсон, – сказал баронет, – это выла собака.

Меня бросило в дрожь: судя по дрогнувшему голосу моего спутника, его охватил внезапный ужас.

– Что они говорят об этих звуках? – спросил он.

– Кто?

– Местный народ.

– Это люди невежественные. Что вам до их мнения?

– Скажите, Ватсон. Что они говорят?

Я заколебался, но вывернуться не получалось.

– Говорят, так воет собака Баскервилей.

Баронет простонал и ненадолго замолк.

– Несомненно, собака, – произнес он наконец, – но, похоже, выла она в нескольких милях, в той стороне.

– Трудно сказать.

– Громкость зависела от ветра. Гримпенская трясина в той стороне?

– Да.

– Звук шел оттуда. Признавайтесь, Ватсон, вы ведь тоже думаете, что это выла собака? Я не дитя малое. Не надо таить от меня правду.

– В прошлый раз со мной был Стейплтон. Он сказал, что это, быть может, кричит какая-то залетная птица.

– Нет-нет, это была собака. Господи, а что, если в этих баснях есть доля истины? Возможно ли, что мне в самом деле грозит опасность неведомо откуда? Ватсон, вы этому верите?

– Нет-нет.

– И все же одно дело смеяться над этим в Лондоне, и совсем другое – в темноте на вересковой пустоши под этот самый вой. А мой дядя? Рядом с местом, где он лежал, нашли следы собачьих лап. Все сходится. Не думаю, Ватсон, что я такой уж трус, но от этих звуков у меня кровь стынет в жилах. Потрогайте мою руку!

Рука была холодна как мрамор.

– Завтра вы обо всем этом забудете.

– Сомневаюсь, что смогу выбросить из головы этот вой. Как вы думаете, что нам делать дальше?

– Повернем назад?

– Э, нет, решили поймать Селдена, так будем ловить. Мы по его душу, а адская собака, наверно, по наши. Вперед и до конца, пусть даже по верещатникам гуляет вся бесовская рать!

Медленно, почти вслепую мы пробирались дорогой, которую обступали черные силуэты утесов, а впереди по-прежнему не гас желтый огонек. Нет ничего обманчивее огонька в непроглядную ночь: то, кажется, он светит далеко на горизонте, то в каких-нибудь нескольких ярдах. Но наконец мы поняли, где он, и увидели, что цель близка. Оплывшая свеча мерцала в расщелине скалы, защищенная и от ветра, и от посторонних глаз. Мы приблизились незаметно благодаря гранитному валуну, лежавшему на пути, и, выглядывая из-за него, стали рассматривать сигнальный огонек. Странно было видеть, как посреди пустоши горит свеча, одна-одинешенька; никаких признаков жизни поблизости – только вытянутое в полоску желтое пламя и по обе стороны отсветы на камне.

– Что будем делать? – шепнул сэр Генри.

– Ждать. Он должен быть где-то рядом. Поглядим, вдруг покажется.

Едва я замолк, как мы оба его заметили. С вершины скалы, из расщелины, где горела свеча, таращилась злобная желтая физиономия, изборожденная следами низменных страстей. Заляпанная болотной грязью, заросшая щетиной, обрамленная спутанными волосами, она могла бы принадлежать одному из дикарей, которые обитали некогда в норах по склонам. Хитрые глазки, в которых играли отблески свечи, настороженно стреляли вправо-влево, словно глаза коварного зверя, заслышавшего шаги охотников.

Селден явно что-то заподозрил. Может, не дождался какого-то тайного сигнала, который должен был подать Бэрримор, а может, заметил другой тревожный признак, но на его порочном лице читался страх. В любой миг он мог затушить свечу и скрыться во мраке. Поняв это, я выпрыгнул из-за валуна, сэр Генри последовал за мной. Выругавшись, каторжник швырнул в нас камнем, который ударился о валун и раскололся на части. На мгновение передо мной мелькнула приземистая, крепко сбитая фигура Селдена: он выпрямился во весь рост и повернулся, чтобы пуститься в бегство. Тут же, на счастье, выглянула в просвет облаков луна. Мы взлетели на холм и увидели, как наша добыча, горным козлом перепрыгивая камни, несется вниз по противоположному склону. Я мог бы попытаться подстрелить его из револьвера, но оружие было взято для защиты, а не для того, чтобы палить по безоружному беглецу.

Оба мы были в хорошей форме и умели быстро бегать, но вскоре обнаружили, что за Селденом не угонимся. Долго мы наблюдали в лунном свете, как стремительно мелькает меж валунов на отдаленном склоне маленькое пятнышко. Мы мчали за ним, пока совсем не вымотались, но расстояние до беглеца все росло и росло. Наконец мы остановились и сели на камни, чтобы перевести дух; беглец меж тем исчез вдали.

И тут произошло нечто поразительное и совершенно непредвиденное. Мы встали с камней и, отказавшись от безнадежной погони, повернули было домой. Луна стояла низко, справа, и в нижнюю часть ее серебряного диска вторгался рваный контур гранитного холма. А там, четко выделяясь на сияющем фоне, подобная статуэтке из черного дерева, высилась человеческая фигура. Не подумайте, Холмс, будто это мне почудилось. Уверяю вас, я видел ее яснее ясного. Насколько могу судить, человек был высок и худ. Ноги его были слегка расставлены, руки скрещены на груди, голова наклонена, словно бы он погрузился в размышления о необъятном крае торфа и гранита. Его можно было принять за самый дух этих жутких мест. Нет, это был не каторжник. Тот скрылся в совсем другой стороне. Кроме того, чужак намного превосходил Селдена ростом. Удивленно вскрикнув, я обернулся и дернул баронета за рукав, но неизвестный меж тем успел исчезнуть. В нижней части лунного диска по-прежнему прорисовывался гранитный холм, но безмолвной и недвижной фигуры там уже не было.