Знак четырех. Собака Баскервилей - [68]

Наш друг сэр Генри и дама, увлекшись беседой, остановились, и тут я заметил, что не один за ними наблюдаю. Мне бросилось в глаза зеленое пятнышко, плывущее по воздуху; пятнышко оказалось палкой, которую кто-то нес по пересеченной местности. Это был Стейплтон с сачком. Он находился гораздо ближе к паре, чем я, и, похоже, спешил им вдогонку. Внезапно сэр Генри привлек мисс Стейплтон к себе. Мне показалось, что она противится его объятиям и отворачивает лицо. Он наклонился к ней, она вскинула руку, словно бы протестуя. Еще миг, и они отскочили друг от друга и резко обернулись. Причиной был Стейплтон. Волоча за собой нелепый сачок, он с бешеной скоростью рванулся к ним, а когда догнал, начал размахивать руками и пританцовывать от возбуждения. Как истолковать эту сцену, я не знал, но мне показалось, что он ругает сэра Генри, а тот оправдывается и, не встречая понимания, все больше злится. Дама стояла в высокомерном молчании. Наконец Стейплтон повернулся и властным жестом призвал сестру к себе, та бросила нерешительный взгляд на сэра Генри и последовала за братом. Натуралист явно был недоволен и сестрой. С минуту баронет стоял и глядел им вслед, а потом поплелся обратно. Голова его была опущена, лицо выражало глубокое уныние.

Что все это значило, я не догадывался, но мне было очень стыдно оттого, что я без ведома моего друга наблюдал столь интимную сцену. Поэтому я сбежал с холма и перехватил баронета у подножия. Брови его были насуплены, лицо пылало гневом; он явно дошел до крайности и не знал, что делать.

– Привет, Ватсон! Откуда вы свалились? – удивился он. – Так, значит, вы, несмотря ни на что, увязались следом?

Я все ему объяснил: как решил, что не вправе остаться дома, как пошел за ним и стал свидетелем всего, что произошло. Он было сверкнул глазами, но, обезоруженный моей откровенностью, в конце концов грустно усмехнулся:

– Вроде бы посреди прерии можно рассчитывать на то, что тебя никто не увидит, но, черт дери, похоже, все соседи собрались поглядеть на мое объяснение в любви… с которым, можно сказать, вышла осечка! В каком ряду вы сидели?

– Я был наверху, на холме.

– Стало быть, в заднем. Зато ее братцу достался билет в партере. Видели, как он к нам подбежал?

– Видел.

– Вам не приходило в голову, что у него не все дома, у этого ее братца?

– Нет, не сказал бы.

– Уж наверно. Мне он тоже до сих пор казался нормальным, но, верьте не верьте, по одному из нас плачет смирительная рубашка. Что со мной не так? Мы с вами, Ватсон, общаемся уже не первую неделю. Так скажите откровенно! Что помешает мне сделаться хорошим мужем женщины, которую я люблю?

– По-моему, ничего.

– С положением и состоянием у меня все в порядке, следовательно, ему не нравлюсь я сам. Что он против меня имеет? Вроде бы я за всю жизнь и мухи не обидел. Но нет, мне, получается, и смотреть нельзя на его сестру.

– Он так сказал?

– И это, и еще с три короба. Говорю вам, Ватсон, мы с ней не так давно знакомы, но я сразу почувствовал, что она создана для меня, и ее, могу поклясться, всегда радовало мое общество. Бывает в женских глазах особый огонек, который говорит понятней всяких слов. Но братец не давал нам побыть наедине, и сегодня мне впервые выпал случай встретиться с ней без посторонних. Она мне обрадовалась, но говорить собиралась не о любви и меня бы тоже не допустила до любовного признания, если бы смогла остановить. Она все твердила, что мне здесь небезопасно и она не успокоится, пока я не уеду. А я ответил, что, с тех пор как ее увидел, меня никуда отсюда не тянет и у нее нет другого способа заставить меня уехать, кроме как поехать со мной. Тут я без околичностей предложил ей руку и сердце, но она не успела ответить, потому что на нас как бешеный налетел ее братец, белый от ярости, бесцветные глазенки так и сверкают. Что я себе позволяю? Как смею навязывать свои ухаживания даме, которой они противны? Думаю, раз я баронет, так мне все позволено? Не будь он ее братом, уж я бы знал, как ему ответить. А так я сказал только, что мне нечего стыдиться своих чувств к его сестре и, я надеялся, она окажет мне честь принять мою руку и сердце. Но он не унялся, и тогда я тоже взъярился и наговорил такого, что, пожалуй, при ней не следовало. Кончилось тем, что вы сами видели: он ее увел, а я стою и ломаю себе голову. Объясните мне, Ватсон, что это все значит, и я сделаюсь вашим неоплатным должником.

Я предложил гипотезу-другую, но, по правде, и сам встал в тупик. В пользу моего друга говорило все: титул, состояние, возраст, характер, внешность; и я не знал, чем бы он мог кого-то не устроить, исключая разве что злой рок, омрачавший судьбы его семейства. Оставалось только поражаться тому, что ухаживания баронета были так грубо отвергнуты, причем саму даму даже не спросили, а она так безропотно этому подчинилась. Как бы то ни было, во второй половине дня Стейплтон положил конец нашим сомнениям, явившись с визитом. Он пришел извиниться за свое невежливое поведение, и долгая беседа с глазу на глаз с сэром Генри в его кабинете завершилась тем, что ссора была забыта, в знак чего мы должны отобедать в ближайшую пятницу в Меррипит-Хаусе.