Знак четырех. Собака Баскервилей - [62]

– Самое подходящее место, чтобы промчаться галопом.

– Мысль напрашивается сама собой, но из тех, кто так подумал, некоторые уже поплатились жизнью. Замечаете пятна яркой зелени, что разбросаны во множестве?

– Да, там, наверно, почва плодородней.

Стейплтон усмехнулся.

– Это большая Гримпенская трясина, – объяснил он. – Один неверный шаг может стоить жизни человеку или животному. Всего лишь вчера я видел, как туда забрел пони – из тех, что пасутся на пустоши. Он не вернулся. Довольно долго его голова торчала над мочажиной, но потом ее засосало. Даже в сухой сезон там гулять опасно, а дождливой осенью это вообще страшное место. А мне удавалось проникать в самое сердце Гримпенской трясины и возвращаться живым. Но боже, еще один несчастный пони!

В зеленой осоке крутилось и металось что-то коричневое. Показалась вытянутая в отчаянном усилии шея, и страшный крик раскатился по пустоши. Я похолодел от ужаса, но у моего спутника, похоже, нервы были крепче.

– Кончено дело! Болото не отпустит. За два дня уже второй, и, наверно, этим не ограничится. Они привыкли забредать сюда в сухую погоду и, пока болото их не схватит, не догадываются, что теперь все иначе. Нехорошее это место – Гримпенская трясина.

– И вы говорите, что знаете, как туда проникнуть?

– Да, есть одна-две тропы, пригодные для того, кто ловок и проворен. Я сам их обнаружил.

– Но почему вас потянуло в такое жуткое место?

– Видите холмы по ту сторону? Это, по сути дела, острова: за долгие годы их замкнуло кольцом непроходимое болото. Там полно редких растений и бабочек, исхитрись только туда добраться.

– Надо будет как-нибудь попытать счастья.

Стейплтон вскинул на меня удивленный взгляд:

– Бога ради, выбросьте из головы эту мысль. Ваша гибель будет на моей совести. Уверяю, у вас нет ни малейшего шанса вернуться живым. Мне это удается только потому, что я пользуюсь сложной системой примет.

– Эй, что там? – вырвалось у меня.

Протяжный низкий стон, исполненный невыразимой тоски, огласил пустошь. Он исходил непонятно откуда, казалось – со всех сторон. Из глухого ропота он вырос в гулкий рев и снова перешел в печальный, пульсирующий ропот. Стейплтон ответил мне загадочным взглядом.

– Странное место эта пустошь! – произнес он.

– Но что это?

– Простой народ говорит – так воет собака Баскервилей, когда жаждет добычи. Я слышал этот вой раз или два, но такой громкий – впервые.

С замиранием сердца я озирал бескрайнюю волнистую равнину в зеленых пятнах камыша. На всем огромном пространстве не замечалось ни малейших признаков жизни, и только сзади, на каменистой вершине холма, громко каркала пара воронов.

– Вы же образованный человек. Неужели вы верите в эти басни? Что вы думаете о природе этих странных звуков?

– На болотах иногда слышатся необычные шумы. То ли оседает ил, то ли прибывает вода, то ли еще что-то.

– Нет-нет, это был чей-то голос.

– Ну, может быть. Вам доводилось слышать, как кричит выпь?

– Нет, никогда.

– Редчайшая нынче в Англии птица, практически вымершая, но здесь, на верещатниках, случается всякое. Не удивлюсь, если окажется, что нам довелось слышать крик последней выпи.

– За всю жизнь не припомню таких диковинных, зловещих звуков.

– Здесь вообще место причудливое. Взгляните вон на тот склон. Что вы об этом думаете?

Крутой косогор был усеян кольцами из серого камня, числом не меньше двух десятков.

– Что это? Загоны для овец?

– Нет, дома наших досточтимых предков. В доисторические времена верещатники были густо заселены, а поскольку с тех пор там практически никто не жил, хозяйство древнего человека осталось нетронутым. Вы видите его вигвамы – только без крыш. Если полюбопытствуете зайти внутрь, ознакомитесь с очагом и ложем.

– Но это целое селение. Когда в нем обитали люди?

– В эпоху неолита, точнее не определишь.

– И чем занимался человек неолита?

– Пас на косогорах скот; выучился добывать оловянную руду, когда на смену каменному топору пришел бронзовый меч. Обратите внимание на большой котлован на холме напротив. Его работа. Да, доктор Ватсон, на верещатниках вам встретится немало странностей. О, простите, я на минутку! Циклопидес, как пить дать!

Над тропой, где мы стояли, порхала то ли мушка, то ли мошка, и Стейплтон в тот же миг с удивительной резвостью и энергией пустился за нею в погоню. Добыча полетела прямо к большому болоту, и меня бросило в дрожь, когда мой новый знакомый без лишних раздумий принялся, размахивая зеленым сачком, перепрыгивать с кочки на кочку. В сером костюме, передвигаясь рывками и зигзагами, он и сам походил на какое-то гигантское насекомое. Следя за ним, я и восхищался его ловкостью, и опасался, как бы он не оступился на своем ненадежном пути, но тут послышались шаги. Обернувшись, я увидел рядом женщину. Она пришла оттуда, где вьющийся дымок указывал местоположение Меррипит-Хауса, но за склоном ее было не видно, пока она не оказалась совсем близко.

Что передо мной стоит мисс Стейплтон, я не усомнился с самого начала: на вересковой пустоши было не так много дам, а к тому же я помнил, что кто-то называл ее красавицей. Женщина, которая ко мне подошла, безусловно, заслуживала такого определения, хотя ее тип красоты очень отличался от привычного. Различие между братом и сестрой было разительным. Он – бледноватый, светловолосый, с серыми глазами; она – самая темная брюнетка, какую я встречал в Англии, стройная, грациозная, высокая. Горделивое тонкое лицо, правильные черты, которые показались бы безжизненными, если бы не чувственный рот и напряженный взгляд красивых черных глаз. Идеально сложенная, изящно одетая – странное видение на одинокой тропе среди пустоши. Когда я обернулся, она смотрела на брата, а потом быстро шагнула ко мне. Я приподнял шляпу и собирался объяснить, что происходит, но мисс Стейплтон заговорила, и мои мысли устремились в другом направлении.