Знак четырех. Собака Баскервилей - [59]

С темного крыльца спустился высокий мужчина и открыл дверцу линейки. На желтом фоне дверного проема виднелся силуэт женщины. Она тоже сошла вниз и помогла мужчине выгрузить наш багаж.

– Вы не станете возражать, сэр Генри, если я прямиком поеду домой? – спросил доктор Мортимер. – Меня заждалась жена.

– Но вы ведь не откажетесь с нами пообедать?

– Простите, мне пора. Вероятно, и дела какие-то подоспели. Я бы мог показать вам дом, но Бэрримор с этим справится лучше. До свидания. Если я понадоблюсь, днем или ночью, не стесняйтесь, посылайте за мной немедленно.

Стук колес смолк в глубине аллеи, а мы с сэром Генри вошли в Холл, и за нами захлопнулась тяжелая дверь. Мы оказались в красивом помещении – просторном, с высоким потолком и мощными стропилами из почерневшего от времени дуба. В большом старомодном камине, за железной подставкой для дров, с треском полыхали поленья. Мы с сэром Генри протянули к огню озябшие в долгой дороге руки, а потом оглядели продолговатое окно со старинными витражами, дубовые панели, оленьи головы, гербы на стенах – в тусклом свете люстры все это было едва видно и не особенно веселило глаз.

– Все как я себе представлял, – проговорил сэр Генри. – Разве не так и должно выглядеть старинное фамильное гнездо? Подумать только: тот самый холл, где пять столетий жили мои предки! Даже робею, когда об этом думаю.

Пока он осматривался, его смуглое лицо осветилось мальчишеским восторгом. Он стоял под самой люстрой, но стены были одеты длинными тенями и над головой черным балдахином нависал мрак. К нам присоединился, покончив с багажом, Бэрримор. Со скромным видом хорошо вышколенного слуги он остановился напротив. Внешность его была очень приметна: высокий рост, исполненное достоинства красивое лицо, черная борода лопатой, бледная кожа.

– Желаете, сэр, чтобы обед был подан сразу же?

– Он готов?

– Будет готов с минуты на минуту, сэр. В ваших покоях есть горячая вода. Мы с женой будем рады, сэр Генри, остаться здесь до ваших распоряжений о переустройстве, однако скоро вы увидите, что при новых порядках штат понадобится значительно больший.

– Что за новые порядки?

– Я всего лишь подумал, сэр, что сэр Чарльз вел жизнь очень уединенную и мы вдвоем вполне справлялись с его хозяйством. Но вам, естественно, захочется больше общаться, поэтому работы в доме прибавится.

– Понимать вас так, что вы с женой хотите взять расчет?

– Лишь в том случае, сэр, если это не доставит вам неудобств.

– Но ведь уже несколько поколений вашей семьи состояли на службе в Холле? Мне не хотелось бы, едва приехав, разрывать старинные фамильные связи.

Я различил на бледном лице дворецкого признаки волнения.

– И мне этого не хотелось бы, сэр, и моей жене тоже. Но, говоря по правде, сэр, мы оба были очень привязаны к сэру Чарльзу, тяжело пережили его кончину и теперь все вокруг нам о нем напоминает. Боюсь, мы не сможем чувствовать себя в Баскервиль-Холле по-прежнему.

– Но что вы собираетесь делать?

– Не сомневаюсь, сэр, у нас получится обзавестись каким-нибудь собственным делом. Благодаря щедрости сэра Чарльза мы имеем на это средства. А теперь, сэр, мне, наверно, следует показать вам ваши покои.

Поверху старинный холл опоясывала галерея, обнесенная балюстрадой; к ней вела двойная лестница. Из центральной точки уходили в дальние концы дома два длинных коридора с дверями спален. Моя помещалась в том же крыле, что и спальня Баскервиля, в близком с ней соседстве. Отделка их относилась к куда более позднему времени, чем центральная часть дома; яркие обои и множество свечей помогли развеять гнетущее впечатление, сложившееся у меня сразу по прибытии.

Однако столовая, которая примыкала к холлу, была полна теней. Это была длинная комната, где для хозяйской семьи отвели помост, а места для вассалов располагались ступенькой ниже. В самом конце, наверху, находилась галерея для менестрелей. Над головой тянулись черные балки, в промежутках различался темный от копоти потолок. Комната, наверно, выглядела живее в старые времена, в сиянии факелов, при цветастом многолюдье и грубоватом веселье, но нынче, когда в кружке света под абажуром сидели всего лишь двое джентльменов в черных костюмах, разговор волей-неволей велся вполголоса и настроение царило унылое. На стенах неясно виднелся ряд предков в самом разнообразном платье, от рыцарей Елизаветинских времен до щеголей эпохи Регентства, и под их немыми взглядами делалось не по себе. Беседа не клеилась, и я почувствовал облегчение, когда обед кончился и мы перешли в заново отделанную бильярдную и закурили папиросы.

– Да уж, обстановка не из веселых, – заметил лорд Генри. – Приладиться, наверно, можно, но пока я чувствую себя немножко не в своей тарелке. Жить в таком доме совершенно одному – не удивляюсь, что у дяди шалили нервы. Ну ладно, если вы не против, давайте пораньше отправимся спать, а утром, быть может, жизнь предстанет в более радостном свете.

Прежде чем лечь, я раздвинул занавески и выглянул в окно. Оно выходило на лужайку перед парадной дверью. По ту сторону лужайки, в двух молодых рощицах, со свистом гулял набиравший силу ветер. Сквозь текучие рваные облака проглядывал полумесяц. В его холодном свете за деревьями виднелись прерывистые контуры утесов и протяженный изогнутый край унылой вересковой пустоши. Решив, что последние впечатления вечера ничуть не противоречат общей картине, я задернул занавеску.