Знак четырех. Собака Баскервилей - [58]

Линейка свернула на боковую дорогу, и мы покатили вверх по вековым, прорытым бесчисленными колесами колеям, меж высоких обочин, поросших влажным после дождя мхом и сочным листовником. В закатных лучах мелькали вспышки красновато-коричневого орляка и крапчатой ежевики. Мы пересекли узкий гранитный мостик и продолжили подъем по краю шумного потока, который, с пеной и ревом, бежал среди серых валунов. Ручей, а вместе с ним и дорога, вились по дну долины, в плотном окружении елей и карликовых дубов. При каждом повороте Баскервиль изумленно вскрикивал, жадно осматривался и сыпал вопросами. Он замечал красоту во всем подряд, мне же виделся в пейзаже оттенок меланхолии, ясные признаки того, что год клонится к исходу. Желтые листья устилали дорогу, слетали нам на голову. Грохот колес стихал, когда мы въезжали в кучи гниющей растительности, и слишком уж печальными казались мне дары, брошенные Природой под колеса кареты, в которой возвращался домой наследник Баскервиль-Холла.

– Эй, что это? – вскрикнул доктор Мортимер.

Перед нами высился изогнутый, одетый вереском склон. Вершину венчал, застыло и четко, как конная статуя на пьедестале, верховой военный. Сумрачный и суровый, с ружьем на изготовку, он следил за дорогой.

– В чем дело, Перкинс? – спросил доктор Мортимер.

Кучер обернулся:

– Из Принстауна, сэр, сбежал каторжник. Он уже три дня в бегах, на всех дорогах и станциях выставлена стража, но о нем ни слуху ни духу. Местным фермерам от этого не по себе, сэр, такие вот дела.

– Но как я понимаю, за сведения полагается награда пять фунтов?

– Да, сэр, но что получишь награду – шансов мало, а вот что тебе перережут глотку – очень даже много. Дело в том, сэр, что это не какой-нибудь обычный преступник. Он ни перед чем не остановится.

– И кто он?

– Селден, сэр, ноттингхиллский убийца.

Этот случай был мне памятен: Холмса он заинтересовал, так как преступление принадлежало к числу самых зверских и жестокость убийцы не имела объяснения. Именно из-за этого беспричинного зверства суд усомнился во вменяемости Селдена, и он избежал смертного приговора. Линейка одолела подъем, и перед нами предстало необозримое пространство верещатников, усеянное кособокими остроконечными утесами и нагромождениями камней – торами и каирнами. Оттуда повеяло таким холодным ветром, что мы задрожали. Где-то на этой безлюдной равнине прятался, как дикий дверь в норе, выходец из ада, лелеявший злобные замыслы против всего человеческого рода, в котором ему не нашлось места. Этот штрих завершил гнетущую картину: бесплодная пустыня, пронизывающий ветер, сумеречное небо. Даже Баскервиль замолчал и плотнее закутался в пальто.

Плодородная земля осталась позади и внизу. Мы оглянулись: в косых лучах заката ручьи обратились в золотые нити, отблески играли на красноватой свежевспаханной почве, на опушках обширных лесных зарослей. Дорога становилась чем дальше, тем безотраднее, на высоких буро-оливковых склонах, ее обступавших, лежали гигантские валуны. Временами нам попадались домики, стены и крыши которых были сложены из камня, и ни одно вьющееся растение не смягчало их резкого контура. Внезапно перед нами возникла впадина в форме чаши, со скоплениями низкорослых дубов и елей, согнутых и перекрученных частыми бурями. Над деревьями торчали две высокие узкие башни. Кучер указал на них плеткой.

– Баскервиль-Холл, – объявил он.

Владелец Холла привстал; щеки его покраснели, глаза загорелись. Вскоре мы достигли ворот парка, представлявших собой фантастическое кружево из кованого железа; столбы по бокам, замшелые и потрепанные непогодой, были увенчаны геральдическим знаком Баскервилей – головой вепря. Сторожка из черного гранита стояла разрушенная, с обнаженными балками перекрытий, однако напротив высилось наполовину готовое новое здание – первый плод, который принесло южноафриканское золото сэра Чарльза.

Через ворота мы выкатили на аллею, где колеса снова замолкли на подстилке из опавших листьев, а над головой сомкнулся тенистый свод ветвей. Глядя в конец длинной темной аллеи на далекий призрачный дом, Баскервиль содрогнулся.

– Это было здесь? – спросил он вполголоса.

– Нет-нет, в тисовой аллее по ту сторону.

Молодой наследник мрачно огляделся:

– Неудивительно, что в таком месте дядю преследовали дурные предчувствия. Тут кто угодно струхнет. В ближайшие полгода я оснащу весь дом электрическими лампочками. Загорятся над парадной дверью Суон и Эдисон в тысячу свечей – будет совсем другая картина.

Аллея уперлась в обширную дерновую лужайку, и перед нами предстал дом. В сумеречном свете я разглядел его центр – тяжеловесное строение с выступающим крыльцом. Весь фасад был одет темным плющом, в котором там и сям были выстрижены просветы для окон и гербов. Над центральным блоком высились по бокам две одинаковые башни – старинные, зубчатые, пронизанные множеством бойниц. Справа и слева от башен простирались недавней постройки крылья из черного гранита. Из окон с массивными средниками струился тусклый свет, из высоких труб на крутой крыше поднимался единственный черный столб дыма.

– Добро пожаловать, сэр Генри! Добро пожаловать в Баскервиль-Холл!