Знак четырех. Собака Баскервилей - [46]

Доктор Мортимер сложил газету и спрятал обратно в карман.

– Таковы, мистер Холмс, факты о смерти сэра Чарльза Баскервиля, известные общественности.

– Я должен вас поблагодарить, – отозвался Шерлок Холмс. – Вы ознакомили меня со случаем, который определенно не лишен интереса. В то время мне попадались на глаза кое-какие рассуждения в газетах, но я был полностью сосредоточен на деле о ватиканских камеях и, желая услужить папе, упустил из виду несколько интересных случаев, относящихся к Англии. Вы говорите, в статье перечислены все известные публике факты?

– Да.

– Тогда поведайте мне о том, что публике неизвестно.

Холмс откинулся на спинку кресла и соединил домиком кончики пальцев; черты его выразили беспристрастное внимание.

– Учтите, – начал доктор Мортимер, которого явно охватило волнение, – вы будете первым человеком, кому я об этом расскажу. На коронерском следствии я кое о чем умолчал, ибо не пристало человеку науки подпитывать простонародные суеверия. К тому же, как сказано в газете, Баскервиль-Холл останется пуст, если к его и без того дурной славе добавятся новые толки. По этим двум причинам я и предпочел скрыть некоторые детали, ведь их обнародование ни к чему хорошему бы не повело. Но с вами я могу быть вполне откровенен.

На здешних верещатниках обитателей раз-два и обчелся, поэтому соседи общаются очень тесно. Вот и мы с сэром Чарльзом Баскервилем то и дело виделись. За исключением мистера Фрэнкленда из Лафтер-Холла и мистера Стейплтона, натуралиста, в окрестностях больше нет образованных людей. Сэр Чарльз отличался замкнутым нравом, но его болезнь нас сблизила, а общий интерес к наукам подкрепил эту дружбу. Из Южной Африки он вернулся с обширным запасом научных сведений, и многие вечера прошли у нас за увлекательным обсуждением анатомических различий между бушменом и готтентотом.

В последние месяцы я все более убеждался, что нервная система сэра Чарльза находится в критическом состоянии. Легенду, которую я вам зачитал, он принял близко к сердцу; проникся ею до такой степени, что, хотя регулярно гулял по парку, ни за что на свете не вышел бы в ночную пору на пустошь. Хотите верьте, хотите нет, мистер Холмс, но сэр Чарльз был искренне убежден в том, что над Баскервилями тяготеет злой рок, и, надо сказать, сведения о предках нисколько его не обнадеживали. Всюду ему чудилась какая-то грозная тень, и не однажды он задавал вопрос, не попадалась ли мне на глаза, когда я ночью посещал больных, непонятная тварь и не слышался ли лай. О лае он спрашивал особенно часто, и голос его при этом дрожал.

Вспоминаю ясно, как недели за три до трагедии я подъезжал вечером к Баскервиль-Холлу. Сэр Чарльз как раз стоял в дверях. Я сошел с двуколки, приблизился к нему и обнаружил, что он смотрит не на меня, а вдаль и лицо его выражает безграничный ужас. Проворно обернувшись, я краем глаза успел заметить крупное животное, похожее на черного теленка, мелькнувшее за дальним концом подъездной аллеи. Сэр Чарльз был не на шутку встревожен, и мне пришлось вернуться туда и посмотреть, что это было. Теленок, однако, уже скрылся из виду, и этот случай вывел моего пациента из равновесия. Я задержался у него на весь вечер, и именно тогда, чтобы объяснить свое волнение, он ознакомил меня с рассказом, который я вам прочитал, и поручил хранить манускрипт. Этот незначительный случай я упоминаю потому, что после произошедшей трагедии стал оценивать его несколько иначе, хотя в ту пору не усмотрел в нем ничего такого, чего стоило бы пугаться.

Сэр Чарльз собирался в Лондон, и это я дал ему такой совет. Сердце у него, как я знал, было нездоровое, а жил он в постоянной тревоге, пусть и без основательного повода, и это серьезно на нем сказывалось. Я рассчитывал, что после нескольких месяцев лондонских развлечений он вернется домой другим человеком. Того же мнения придерживался и наш общий друг мистер Стейплтон, которого тоже заботило недомогание сэра Чарльза. Но в самый последний момент произошло это жуткое несчастье.

В ночь смерти сэра Чарльза его тело обнаружил дворецкий Бэрримор и послал за мной Перкинса, конюха. Тот приехал верхом, я еще не спал, так что уже через час был в Баскервиль-Холле. Все факты, упомянутые следствием, известны мне непосредственно. Я изучал следы на тисовой аллее, видел место у калитки, где сэр Чарльз как будто останавливался, заметил, как за калиткой изменился характер следов, обратил внимание, что из других отпечатков на мелком гравии имелись только следы Бэрримора, и, наконец, тщательно осмотрел тело, которое до моего прихода никто не трогал. Сэр Чарльз лежал ничком, руки были раскинуты, пальцы цеплялись за землю, черты из-за какого-то сильного потрясения искажены так, что я едва его узнал. Физических повреждений не было никаких, в этом я уверен. Но Бэрримор на следствии в одном случае ошибся. Он сказал, что следов вокруг тела не было. Он их просмотрел. А я заметил – немного поодаль, но свежие и четкие.

– Отпечатки ног?

– Да.

– Мужчины или женщины?

Секунду доктор Мортимер мерил нас загадочным взглядом, а потом, понизив голос чуть ли не до шепота, ответил: