Знак четырех. Собака Баскервилей - [44]

– Да, легенда, бытующая в семье Баскервиль.

– Но как я понимаю, консультация вам потребовалась по вопросу практическому и более современному?

– Самому что ни на есть современному. Вопрос практический и неотложный – его нужно решить в ближайшие двадцать четыре часа. Но манускрипт тесно с ним связан и много времени у вас не отнимет. С вашего разрешения я его зачитаю.

Холмс покорно откинулся на спинку кресла, соединил кончики пальцев и опустил веки. Доктор Мортимер поднес манускрипт к свету и высоким надтреснутым голосом начал читать написанный старинным слогом рассказ, который оказался весьма занимателен.

«Немало историй ходило о том, откуда взялась собака Баскервилей, но мне, прямому потомку Хьюго Баскервиля, рассказывал о ней отец, а ему в свою очередь дед, и посему, занося на бумагу нижеследующее повествование, я нимало не сомневаюсь в том, что оно верно с первого слова до последнего. И мне, сыны мои, хотелось бы внушить вам надежду, что Вышний Судия, карающий грешников, не чужд снисходительности и нет такого проклятия, против которого бессильны раскаяние и усердная молитва. Читая эту историю, не думайте со страхом о плодах прошлого, но учитесь быть осмотрительными в будущем, дабы не воскресить, себе на погибель, те нечистые страсти, что навлекли уже на наш род столь тяжкие бедствия.

Узнайте же, что во времена Великого Мятежа (настоятельно рекомендую вашему вниманию труд ученейшего лорда Кларендона о его истории) нашим поместьем владел отпрыск семьи Баскервиль по имени Хьюго – нрава, надобно признаться, самого необузданного и нечестивого. Соседи, по правде говоря, смотрели бы на это сквозь пальцы, ибо святых в наших краях сроду не водилось, не будь он притом дьявольски жесток и распутен, и так его имя сделалось притчей во языцех по всему Западу. Однажды названный Хьюго воспылал любовью (если заслуживает этого светлого наименования столь темная страсть) к дочери одного йомена, чье владение располагалось близ усадьбы Баскервилей. Однако юная девица, известная благоразумием и непорочностью, избегала Хьюго от страха перед его злым именем. И вот как-то на Михайлов день, зная, что йомена с сыновьями не будет дома, названный Хьюго, заручившись помощью полудюжины праздных и лихих сотоварищей, пробрался на ферму и похитил девушку. Воротившись, они заперли свою пленницу в комнате на верхнем этаже, а сами, как было у них в обычае, затеяли ночную пирушку. У бедняжки, запертой наверху, наверное, ум заходил за разум от доносившихся с нижнего этажа воплей и страшной божбы, ведь, по свидетельствам, Хьюго Баскервиль в винном чаду бранился так, что другого уже поразил бы гром. В страхе и отчаянии она решилась на то, на что не хватило бы духу у самого храброго, полного сил мужчины, а именно – спустилась вниз по плющу, тогда, как и сейчас, одевавшему южную стену дома, и по вересковой пустоши бросилась бежать к отцовской ферме, которую отделяли от усадьбы три мили.

Случилось так, что вскоре Хьюго покинул гостей, дабы накормить и напоить пленницу, а может и задумав что-то недоброе, но обнаружил, что клетка пуста и птичка улетела. Тут его, похоже, обуял дьявол, и он стремглав слетел по лестнице в зал, вскочил, раскидывая бутылки и блюда, на пиршественный стол и перед лицом всей честной компании поклялся той же ночью отдать свое тело и душу силам зла, пусть только они помогут ему настичь беглянку. Гуляки застыли, пораженные его яростью, но один, то ли самый злонравный, то ли самый упившийся, крикнул, что надо пустить по следу собак. Хьюго ринулся за порог, крикнул слугам, чтобы седлали его кобылу и вывели наружу свору, дал собакам понюхать платок девицы и отправил искать след. С шумом и гамом понеслась погоня по освещенной луною пустоши.

Гуляки вначале растерялись, не понимая, отчего началась суматоха. Но скоро сквозь винный дурман до них дошло, что творится на пустоши. Все засуетились: кто требовал пистолет, кто – лошадь, кто – новую фляжку вина. Наконец в головах у них просветлело, и все, общим счетом тринадцать, вскочили на лошадей и пустились в погоню. В небе ярко светила луна, всадники во весь опор летели к ферме, куда наверняка должна была побежать девица.

К концу второй мили им попался на верещатниках ночной пастух, и они спросили, не встречал ли он погоню. Как рассказывают, тот едва шевелил языком от страха, но потом все же сознался, что видел несчастную девицу и собак у нее за спиною. „Но я видел и более того, – продолжил пастух. – Меня миновал Хьюго Баскервиль на своей вороной кобыле, а за ним гналась без звука собака – настоящее исчадие ада, спаси меня, Господи, от нее и помилуй!“

Осыпав пастуха бранью, хмельные сквайры продожили путь. Скоро, однако, их бросило в дрожь, ибо по полю пронеслась галопом вороная кобыла: морда в мыле, поводья волочатся, седло пустое. Гуляк охватил великий страх, они сбились в кучу и не так торопливо, как прежде, поскакали дальше, хотя в одиночку каждый из них непременно поворотил бы назад. Наконец они настигли собак. Породистые псы, славные своей храбростью, скулили и повизгивали на краю небольшой ложбины, какие у нас называют буераками. Одни держались поодаль, другие, щетинясь и пуча глаза, заглядывали вниз.