Знаешь, сколько опало во сне лепестков... - [9]

Дома мама спросила меня: "Как погуляла?" "Отлично, просто супер". Мама взглянула на меня и утвердительно сказала: "Значит плохо". Мама считает, что я хорошо погуляла, если я ей беспрестанно рассказываю, что сегодня делала, в какую минуту и секунду, сколько раз ходила в туалет, сколько выпила глотков воды, кто у нас полный козёл, а кто офигенный чувак. А если я молчу и не прыгаю от счастья, то значит всё плохо. "Нет, я отлично погуляла".

Я зашла в ванную, включила нагреватель, вода с бульканьем полилась. Я села на корточки и заплакала, сначала тихонько, как воришка, боясь, что мама услышит, а потом открыла кран на полную и громко зарыдала. Плача, я взглянула на льющуюся воду, и подумала, сколько же нам за эту воду набежит, после чего зарыдала ещё горестнее.

8

Когда я подъехала к кафе, в котором мы договорились встретиться, Вэйвэй уже стояла у входа — её лицо казалось серым, как скала. За ней стоял хозяин кафе с лицом грустным, как будто ему кто-то двести юаней не вернул. Он, наверное, думал, кто же поставил ему у входа этого Кинг-Конга в женском обличье, он же так всех клиентов лишится. Я решила спасти беднягу, забрав Кинг-Конга с собой.

Вэйвэй всё с тем же каменным лицом повезла меня на своей "Хонде" в одно рекламное агентство — и я опять ощутила себя в самолёте. За десять с небольшим часов я в Пекине три раза слетала на самолёте — не правда ли семимильными шагами идёт модернизация страны?

Вэйвэй проговорила сквозь зубы: "Линь Лань, ты когда нибудь сдохнешь на кровати, если так спать будешь!"

Её слова меня сразу развеселили: уж лучше точно умереть на кровати, чем стоя или на бегу, тоже мне придумала! Я не ответила Вэйвэй, лишь посмотрела на неё с улыбкой Моны Лизы — я ж всё-таки из интеллигентной семьи, а интеллигентный человек даже убивать должен интеллигентно.

Посмотрев на меня, Вэйвэй сначала застыла на несколько секунд, а потом рассмеялась: "Линь Лань, ты просто чудовище!" Похоже она поняла меня.

Услышав, что она больше не сердится, я начала своё повествование о том, как мы вчера угодили в лапы к Жасминчику и Крепости, всё больше развеивая обиду Вэйвэй и смывая свою вину. Когда я стала рассказывать о новой подружке Гу Сяобэя, лицо Вэйвэй опять почернело, а когда я дошла до того, как я лихо опрокинула стакан с той бормотухой, Вэйвэй резко нажала на тормоз, я со свистом полетела вперёд и со звоном ударилась о лобовое стекло, но, самое интересное, даже во время своего полёта я продолжала в голове пересчитывать все грехи нашей Крепости — неплохо, правда?

Не стоит винить Вэйвэй в том, что она так отреагировала: мы с ней с детства вместе, она всегда была для меня как старшая сестра. Она считала, что мы с Гу Сяобэем были обречены на то, чтобы рука об руку пойти в церковь, а потом рука об руку лечь в гроб, а после смерти на надгробной плите будет написано: "Только Бог разлучит нас". Раньше каждый раз, когда ко мне подходил какой-нибудь красавчик и заводил разговор, она тут же с серьёзным лицом говорила: "Линь Лань уже замужем",— всех в момент как ветром сдувало. А я ей всегда отвечала: "Если я ещё раз из-за тебя упущу возможность сходить налево, тебе конец!" А Гу Сяобэй стоял рядом, смотрел на меня ласковым взглядом и мило улыбался. Но Вэйвэй не боялась, что ей от меня может не поздоровиться, а может она знала, что мне это не по зубам, в любом случае, она продолжала также ревностно оберегать мою верность. Если бы китайская сборная так же могла пинать по мячу, как Вэйвэй одного за другим отфутболивала кавалеров, то, гляди, и бразильцев бы без проблем сделала.

Так что поворот налево для меня был запрещён, и наш с Гу Сяобэем счастливый поезд продолжал своё движение к светлому завтра...

Остановив машину, Вэйвэй сказала: "Да как ты позволяешь Гу Сяобэю так над тобой издеваться?"

Я молчала, держась за голову — голова ещё болела после удара, а Вэйвэй подумала, что я переживаю, и серьёзным голосом произнесла: "Ничего страшного, Линь Лань, ничего страшного". Точь в точь как Вэньцзин, подумалось мне,— две горячие девочки с характером Кинг-Конга, если вдруг изредка и проявят нежность, то так, что и лошадь испугается. И я испугалась, да так, что слёзы на глаза наворачиваться стали.

9

Таксист остановился у элитного офисного здания, и мы вышли из машины. К нам сразу подбежал паренёк, чтобы помочь припарковаться. Вэйвэй достала из кармана и бросила ему сотку, я смотрела на всё это с жалостью. Я обмерила взглядом Вэйвэй: дорогая одежда и украшения, но всё со вкусом, совсем без той вульгарности, как у Яо Шаньшань. У Вэйвэй одна вышивка чего только стоит — мне, чтобы на такую заработать нужно будет два месяца своими куриными лапами по клавиатуре щёлкать! Я помню, в своё время мы с Вэйвэй обе учились рисовать, но у неё гораздо больше талант. Я только проучилась год на факультет рекламы, а она уже бросила учёбу, говорит, всё равно там ничему не научат, она уже готова была идти в атаку и ворваться в общество. Прошло два года, я всё по-прежнему ем в столовой, а она иногда собирает вечеринки в местах типа Куньлунь[16] — там один обед стоит столько же, сколько мне на два месяца хватит. Правда, Вэйвэй мне говорила: "Не смотри, как сегодня люди, подобно собакам, куда ни пойдут на всех кричат и всем приказывают, словно бабушка Цы Си, но всё равно у каждого своя боль и грусть в сердце". На самом деле, даже если бы она не сказала, я всё равно всё это знаю. Сколько раз она звонила мне ночью, услышав в трубке мой голос, сразу начинала плакать, да так, что не остановишь, а наплакавшись, вешала трубку. Если Вэйвэй это дикая хризантема посреди снегов, то я это злобный пион в стеклянной теплице. Да ещё и под пластиковым колпаком от ветра.