Значит, ты жила - [30]

* * *

И несмотря на свое обещание она не пришла. Не догадалась ли она о моих планах? От этой мысли меня бросило в дрожь. Если так, она не принесет мне письма и я не смогу контролировать ход событий, А ведь я решил, что отныне я возьму инициативу в свои руки. У меня оставалось не так уж много времени для того, чтобы не быть больше слабаком!

Я отказался от прогулки. Это бесцельное хождение по кругу во дворе выводило меня из себя. Я не желал становиться частью стада. Достаточно я терпел других людей в моей предыдущей жизни.

— Вы больны? — спросил меня надзиратель.

Ему было на это наплевать, просто он должен был доложить кому следует.

— Слегка.

— Может, пойдете в санчасть?

— Не стоит.

Я хотел одного — чтобы меня оставили в покое и дали мне сгнить в моей одиночке! Я испытывал потребность погрузиться в свои мрачные размышления и упиваться ими. Во мне звучали голоса, к которым я никогда раньше не прислушивался, но теперь они становились все настойчивей.

Надзиратель закрыл дверь. Я растянулся на постели, в последнее время я почти не покидал ее, чувствуя себя в ней словно в корзине аэростата: далеко от действительности и уютно.

Из-за жары в камере стоял неприятный запах, но я к нему привык. Я мечтал о могиле Андре. Я пытался вообразить ее себе. Напрасно думают, что все могилы похожи друг на друга. Каждой присуща своя «атмосфера». Мне представлялось, что могила моей жены должна выглядеть строго. Камень с выгравированными на нем буквами… И, может быть, несколько цветков?

Все сильнее меня мучило желание отправиться туда. Мне казалось, что только присев на этот камень, я смогу по-настоящему вкусить покой.

Но мысль о письмах неотступно преследовала меня. Возможно, Сильви положила их в сейф в каком-нибудь банке? Они были бесценны, ибо могли спасти человеческую жизнь.

Наконец, спустя день, Сильви все-таки пришла. Больная лодыжка снова давала о себе знать, и Сильви опять начала хромать. На этот раз она сменила костюм на серое платье, сшитое той же самой портнихой, — это было сразу видно — и слегка напоминавшее сутану. Спереди сверху донизу застегивающееся на пуговицы, с чересчур широким поясом, чересчур маленьким воротником и недостаточно глубокими складками. Что-то подсказало мне, что именно из-за этого уродливого платья, которое еще не было готово накануне, она не пришла, как обещала, ко мне. Сильви вела себя как невинная девочка. Она хотела покорить меня окончательно и воображала, что в этой тряпке будет неотразима. Она еще не знала, что все, до чего она дотрагивалась, обращалось в прах. Она обладала ужасным даром: все, с чем она соприкасалась, делалось смешным. Иногда ей удавалось произвести обманчивое впечатление. Было у нее то, что артисты называют «интересный ракурс». То есть, если взглянуть на нее под определенным углом, она могла бы ввести в заблуждение. Но в том то и дело, что только углы в ней и были: в итоге они только подчеркивали ее уродство, ее удручающую нескладность.

Я не потрудился выразить неудовольствия по поводу ее отсутствия накануне. И не удостоил взглядом платье, а одному Богу известно, как она ждала этого оценивающего взгляда мужчины!

— Добрый день! Вы принесли письма?

— Нет!

— Но я ведь вам сказал…

— Послушайте, Бернар, эти письма являются документами, которые имеют жизненную важность.

— Метко сказано, — усмехнулся я.

— Я не могу позволить себе носить их с собой… И потом к чему вам себя мучить?

— Если вы не принесли их из-за меня, то напрасно: я знаю их наизусть!

Говоря это, я словно бросал ей вызов. Она нахмурилась. А когда она хмурилась, ее лицо темнело как небо перед грозой. Оно мрачнело, все черты его заострялись.

— Значит, вы так сильно любили ее?

— Кто говорит о любви? Все дело просто в самолюбии.

— Нет, Бернар… Письма помогли вам что-то понять. Или, скорее, вы сами в глубине души решили, будто это открытие… В действительности же это плоды вашей фантазии. Теперь вы разыгрываете преступника, получившего прощение!

— Вовсе нет!

— Да! Вот почему я не принесла вам писем. Ваша жена изменяла вам! Вам надо бы радоваться. Вы можете тешить свое самолюбие, говоря себе, что отомстили ей!

Вот тут она уже не понимала. Я убил Андре не из чувства мести, ведь в момент убийства я не знал о ее измене!

Тот факт, что я убил ее, не имел ни малейшей связи с тем фактом, что она на самом деле была любовницей Стефана!

Но этого тонкого нюанса никто, кроме меня, не мог понять.

Впрочем, я не испытывал никакой жажды мщения. Все, что я хотел…

Но кто бы в это поверил? Все, что я хотел — это присесть на могильный камень и объясниться с кладбищенской тишиной… ОБЪЯСНИТЬСЯ!

Мне хотелось кричать Сильви о своем горе и о своей ярости; но мысль о письмах и желание завладеть ими помогли мне сдержаться.

Я должен был продолжать игру… Еще совсем немного — чтобы добиться своей цели. Я не имел права потерпеть неудачу и в этом!

— Дорогая Сильви, вы не можете знать, как губительно влияет тюремное заключение на моральное состояние человека. Тем более — человека слабого! Ах, как бы я хотел очутиться в домике, о котором вы мне рассказывали…

То был верный ход. Сильви сразу засияла. Я сказал именно то, что требовалось. Ее лицо просветлело.