Злая игрушка. Колдовская любовь. Рассказы - [63]

Возможно, нет такого интеллигентного человека, который в определенный период своей жизни не пожелал бы встретить дьявола наяву и заключить с ним договор.

И уж разумеется, подобные мысли хорошо знакомы тем, кто, подобно Бальдеру, ежечасно твердит себе, — что в их жизни должно произойти «нечто необыкновенное».

Все эти люди, надо думать, в решительный момент, если бы дьявол на самом деле предстал перед ними, в ужасе отступили бы. Те, кто посмелей, возможно, предложили бы ему двусмысленное соглашение ad referendum[33] с явным намерением надуть дьявола, когда настанет час расплаты. К этой последней категории несчастных игроков принадлежал и Бальдер.

Справедливости ради надо заметить, что Бальдер представлял себе дьявола не в духе наивной католической концепции. Нет. Для него дьявол был суммой неких темных сил, олицетворением которых являлась фигура финансиста, хладнокровного злодея с широким бледным лицом, атлетический бюст которого, облаченный в смокинг, рисуется в металлической оконной раме на фоне налезающих друг на друга небоскребов.

Именно его могущество, ум и воля передавались другой договаривающейся стороне, и Бальдер ни на минуту не усомнился в существовании этого воплощения оккультных сил. Трудно было лишь открыть секрет (а такой, безусловно, существовал), как войти с ним в контакт. Если дьявола нет, человек способен его выдумать.

А иной раз он говорил себе, что Эта Сила скорей всего сокрыта в глубинах самого человека, который усердно, но тщетно ищет ее вне своего «я».

Если это так, то каким способом извлечь ее, эту силу, из внутреннего лабиринта, заставить действовать и пожинать плоды тех чудес, которые она сотворит?

Эстанислао тщательно обдумывал свои нелепые гипотезы. Да, секрет существует. Те, кто им владеет, с самодовольной улыбкой отрицают потусторонний мир, а иные качают головой, намекая, что за «секрет» приходится платить слишком дорогой ценой, и Бальдер, устав от рассуждений, возвращался к ничегонеделанию, утешаясь фразой: «Так или иначе, но что-то необыкновенное должно произойти в моей жизни».

Время шло. Если не считать служебных обязанностей, Бальдер пребывал в безделье, обусловленном ущербностью его чувств.

Он говорил себе, что «способности у него есть», и они порой проявлялись в каких-то делах, но апатия его была сильней волн к действию.

Однообразно тянулись серые дни, а Бальдер все наблюдал завистливым взглядом из-под припухших век, как те, кто сильней, идут вперед.

Ему очень хотелось показать себя, поразить всех, но одного желания в минуту бесплодного подъема духа для этого мало. Как только утихал первый порыв, возносивший его за облака, он спешил укрыться в туманной дымке, где любое его движение оказывалось неуверенным, как у людей с нарушенной координацией движений.

Бальдер привык углубляться в собственные мысли. Работа чертежника в конструкторском бюро его не удовлетворяла. Не для таких прозаических дел он был рожден. Его назначение — создавать бессмертные творения, монументальные здания, гигантские обелиски, внутри которых бегут электропоезда. Он преобразует город в волшебную картину строений из твердых металлов и цветного стекла. Пока что он накапливает расчеты и идеи, его мечтания тем смелее, чем меньше у него сил для претворения их в жизнь.

Между тем несостоятельность его жизненных идеалов получала и свое физическое отражение в его облике.

Лицо его лоснилось от жира. Сутулость усилилась, торс искривился, зад отвис, грудь впала, мышцы рук стали вялыми, движения — неуклюжими.

Ему еще не исполнилось и двадцати семи, а на лбу резко обозначились морщины. При ходьбе он шаркал ногами. Сзади он казался горбуном, а спереди, что он идет по ухабам, — так он вихлялся. Волосы закрывали ему уши, одевался он кое-как, вечно ходил небритый и с трауром под ногтями.

И, кроме того, у него отросло брюшко.

Он превратился в жалкого анемичного завсегдатая кафе, человека конченого, дни которого утекают меж пожелтевших от никотина пальцев, — «О, если б я мог заключить договор с дьяволом!»

И, надо сказать, он бы такой договор подписал.

Временами казалось, что этот человек, побуждаемый отчаянием, дошел до вершины глупости.

Спасал его дух, та самая глухая ярость, которой во что бы то ни стало нужно было чудо. В глубинах лабиринта его плоти душа Бальдера неизменно требовала чуда. Он полагал, что адские силы намного милосерднее сил небесных, поэтому и взывал к ним с верой, близкой к безумию.

Много раз, перед тем как отойти ко сну, сидел он на постели, меланхолично разглядывая мозоли на ногах, и призывал потусторонние силы спасти его от смерти.

«О, Демон, ты, что был могучим и спорил с Богом, неужели ты будешь таким жестокосердным и не сжалишься надо мной? Ну почему ты не являешься мне? Я без колебаний подпишу договор с тобой. Правда, многие хотят сделать то же самое, это понятно, но ты же знаешь — я лучше их. Совершенно необходимо, чтобы ты меня спас, превратил в героя, об условиях мы, в конце концов, договоримся. Ты только явись…»

Никакой потусторонний голос не отвечал на призыв Бальдера, но он, вопреки материалистической логике, согласно которой никакая темная сила не поможет нам в нашей земной нужде, продолжал возлагать на нее все свои надежды.