Злая игрушка. Колдовская любовь. Рассказы - [61]
Тогда я поступил в частное конструкторское бюро и стал за скромное вознаграждение выполнять обязанности чертежника.
Это позволило мне еще больше замкнуться в себе. Когда мне нужно было обратиться к незнакомому человеку, я испытывал небольшое нервное потрясение, которое и сам замечал по дрожанию век и подергиванию надбровных мышц — признакам, которые обычно ускользают от внимания тех, кто не искушен в явлениях внутренней жизни.
Товарищей по работе я терпеть не мог, и если не испытывал к ним ненависти, то, во всяком случае, относился к ним иронически и презрительно.
Анализируя свои чувства, я понял, что завидую той легкости, с которой они ориентируются в лабиринте страстей и низменных интересов, из которого я не видел выхода. Они ни в чем не походили на меня. Жили в свое удовольствие, совершали отвратительные поступки, то ли по недомыслию, то ли из подлости, и ничто в них не восставало против низости совершенных ими деяний. Да к тому же, смутно осознавая ущербность той жизни, которую влачили, они пытались укрыться за ужасающим лицемерием или напускным легкомыслием.
Вместе с ощущением одиночества росла во мне и печаль, ведь я не был способен приноровиться к жизни окружающих. Я завидовал их бесчувственности, грубости, хитрости — всем низменным качествам, позволявшим им обнажать себя друг перед другом без всякого стыда, без малейшей попытки прикрыть свою подлость. Надо отдать им должное, всю грязь они выставляли напоказ с обезоруживающим простодушием.
Понятно, что в таком окружении я признал себя полуидиотом.
Не раз я пытался найти средство избавиться от невидимой плаценты, которая окутывала мой мозг.
Я знал (обратите внимание, насколько сильна была моя интуиция), знал, что настанет время, и судьба пошлет мне удобный случай, поставит в такие условия, когда я смогу раз и навсегда избавиться от моего полуидиотизма, и случай этот будет необыкновенным, удивительным.
По правде говоря, я никогда не представлял себе и не пытался представить, что это будет за „удивительный случай“. Вроде как поразит меня молнией, я погружусь в забытье, а проснусь совсем другим человеком.
И так я был уверен, что этот случай произойдет, что мне хотелось даже задержать его приход. Как бы там ни было, я думал, что хорошо бы его задержать.
Подсознательное ожидание чуда превратило меня в простофилю, который разевает рот, завидев любого незнакомца, и принимает его за посланца Провидения, несущего ему весть о чуде.
Теперь вы видите, что я признаю себя полуидиотом небезосновательно и не из ложной скромности.
Я намеренно воспользовался научным термином, который в обиходе, где точность не нужна, превратился, неизвестно почему, в бранное слово.
И получилось так, что, когда я действовал не как идиот, на меня смотрели с возмущением и изумлением, будто я совершил подлог, за который надо привлечь меня к ответственности или по крайней мере настоятельно потребовать объяснений».
Ущербная воля
Постоянное внутреннее беспокойство влекло его к женщинам, но он оставлял их, едва познав. Женщины разочаровывали его своей духовной пустотой. Воображаемый дворец оказывался лачугой.
Сближаясь с каждой из них, он поспешно решал: «Это она!» Но очень скоро понимал, что ошибся. Она оказывалась такой же, как и прочие, и Бальдер уходил от нее оскорбленный, словно его предали.
Его донимала постоянная неудовлетворенность, своего рода тихая ярость, которая вдруг выливалась в необъяснимой грубой выходке.
«День за днем я ждал чего-то нового. Встречался со многими женщинами, даже сходился на какое-то время с проститутками», но он быстро пресыщался и оставлял этих несчастных, досадуя и бледнея от злости, будто женщины были виноваты в том, что он терзается адскими муками, от которых не видит избавления.
Когда появилась Ирене, сердце его встрепенулось. Он подумал, что узнал ее. Это была «она», но когда девушка исчезла, он, как и следовало ожидать, вновь погрузился в монотонность серой жизни.
Целыми месяцами образ школьницы не тревожил дремлющих чувств Бальдера, но вдруг какой-нибудь случай напоминал о ней, и он снова видел ее перед собой во всей лучезарности первой встречи, когда она устремила на него долгий взгляд.
Он с наслаждением рисовал картину их новой нечаянной встречи. Они будут говорить без конца, он расскажет ей всю эпопею своего бесплодного существования. Ирене простит ему его фантазии, поймет, что он действительно человек, который никогда не лжет. Эстанислао признается ей, что не сожалеет о лжи в своих письмах к ней, потому что лгал он во славу переполнявшей его любви.
Разумеется, никто не лжет без какой бы то ни было цели, но Бальдер на самом деле не лгал даже ради собственной выгоды.
Единственной женщиной, которую он обманывал относительно своего семейного положения, была Ирене. И не то чтобы обманывал — это была скорее потеря памяти, такая же глубокая и чем-то оправданная, как забвение причины, по которой он в тот день пришел в расстроенных чувствах на вокзал Ретиро.
Хотя Бальдер имел обыкновение анализировать все, что с ним происходит, в случае с Ирене какое-то странное, неосознанное сопротивление не позволило ему задаться вопросом, что же мешает его сближению с ней. Он вел себя так, словно ему надлежало не доискиваться причин.
