Злая игрушка. Колдовская любовь. Рассказы - [114]

Бальдер цинично усмехается и возражает:

— А разве Зулема не была девушкой из приличной семьи, когда вы с ней познакомились?

— Там — другое дело, я же вам говорил. Когда у Зулемы прошло увлечение Родольфо Валентино, она ударилась в скульптуру, занялась ваянием. Не знаю, с чего на нее нашло, но дом наш превратился в мастерскую гипсовых фигур. Куда ни ткни — всюду гипсовая паста. На кухонном столе вместо вилок валялись штихели, а бифштексы можно было найти на доске для приготовления гипсовой массы. Под гипс пошли все тазы и даже кастрюли. Приходя с работы, я вместо еды находил новый эскиз, который Зулема задумчиво созерцала, и мне приходилось идти куда-нибудь обедать. Ну скажите честно, Бальдер, разве не было у меня причин для негодования? Искусство — великое дело, никто не отрицает, но пока доберешься домой после работы, усталый, мечтаешь о хорошем ужине. Я зарабатывал на хлеб себе и жене, а она?.. Она думала не обо мне, а о куске гипса… Ну скажите, кого это не выведет из себя?

Бальдер, стоя у своего рабочего стола, с трудом сохраняет серьезность. Тут не грех и расхохотаться, но он думает: «Я не ошибался, сочтя эту женщину холодной эгоисткой. Ирене в точности такая же, что бы ни говорил этот простак».

— Что вы на это скажете, Бальдер?

— Скажу, что вы проявили уйму терпения.

Альберто кивает:

— Вот именно: я все терпел. Но я думал: она еще молода. Ее можно воспитать. Я обязан помочь ей. Кто ее наставлял? Да никто. Все увлечения говорили только о том, что у нее чувствительная натура. Судите сами. Когда ей надоело пачкать дом гипсом и она поняла, что нет у нее призвания к скульптуре, ей пришла фантазия покупать керамические вазоны и обклеивать их разноцветными бумажками на китайский манер. Когда и это наскучило, извела кучу денег на кисти и краски, пожелала написать мой портрет, заставила меня просидеть истуканом два воскресенья, получилось какое-то страшилище, она поняла, что и тут ошиблась, и решила заняться делом более практичным и не таким разорительным. Она будет писать романы! Я, как всегда, сказал: пусть делает что хочет, — и Зулема принялась описывать свой воображаемый роман с Родольфо Валентино. Героиней, разумеется, была она сама, а герой выступал в умопомрачительных пижамах. Я не знал, что и подумать, Бальдер: может, моя жена безумна, и мне надо или бросить ее, или уж терпеть все до конца? Как-то раз вышел из себя и поднял на нее руку… Скажите, Бальдер, с вами такого не случалось?

Бальдер созерцает ультрамариновую стену своего рабочего кабинета.

Механик продолжает:

— Наконец она пришла к убеждению, что ее призвание — петь и, как вам известно, на сей раз не ошиблась… Я всем пожертвовал, чтобы она училась, — и вот что получил в награду. — Из-под очков бегут слезы. Альберто горестно вздыхает: — Вот что я получил в награду… в награду…

— Курите, Альберто…

Бальдер хочет разделить горе механика, но ему это не удается. Его мысли по-прежнему вертятся вокруг Ирене. Он еще раз спрашивает:

— А вам никогда не приходило в голову, что Зулема и Ирене очень похожи друг на друга характером?

Механик решительно отвергает такую версию:

— Нет, нет, Бальдер. Ирене — девушка порядочная, добрая, домашняя. Она выросла в доме, где знают, что такое дисциплина, достоинство, моральные устои.

Бальдер быстро соображает: «Альберто — из тех людей, что способны взяться за постройку небоскреба без раствора. Святая простота!»

А тот продолжает:

— Их и сравнивать нельзя. Ирене рассудительна. Уж я-то знаю. Не раз наблюдал за ней. Разве что чуточку горяча, как все рано развившиеся девицы.

— Значит, вы за ней наблюдали и за нее ручаетесь?..

— А почему вы так беспокоитесь, Бальдер? У вас есть какие-нибудь сомнения?

— Бывает и это, но давайте говорить о вас. Стало быть, вы так привыкли к ее…

— Да, я привык видеть, как Зулема с утра до вечера носится с какой-нибудь глупостью, что, когда она завела: «Родольфо — то, Родольфо — сё», я не придал этому никакого значения.

— А за каким чертом Зулема призналась вам в своем прегрешении?

— Она в отчаянии.

— В отчаянии? Да отчего же? Она не из тех, кто мучается раскаянием.

— Похоже, этот Родольфо больше не желает с ней встречаться… Вот она с тоски и призналась мне. Несколько ночей не спала, все плакала.

— Колоссально! Эти женщины уверены, что слезами можно уладить любое дело. Скажите, а Ирене знала об их связи?

— Нет, если бы Ирене что-нибудь знала, она бы меня предупредила, правда? Мы ведь с ней друзья.

Минуту-другую двое мужчин озадаченно смотрят друг на друга. Оба начинают сомневаться во всем на свете. Знают ли они тех женщин, о которых говорят? Альберто качает головой, отгоняя сомнения, и продолжает свистящим голосом свой монолог:

— Нет, Ирене ничего не знала. Иначе она бы меня предупредила, вы согласны со мной, Бальдер?

Бальдера так и подмывает сказать ему: «Да будет вам нести вздор! Разве можно быть таким простаком? В том, что вы сегодня городите, — ни одного разумного слова. Просто вы влюблены в свою жену и во что бы то ни стало хотите найти ей оправдание. Эта ваша история о родителях-алкоголиках и необузданном темпераменте Зулемы не стоит ломаного гроша. А кроме того, если женщины испытывают такую же необходимость в сексуальном разнообразии, как и мужчины, для чего вы тут рассказываете мне о вашей драме? Вам бы надо с безразличием отнестись к ее измене… Стало быть, Альберто влюблен в свою жену. Однако надо воспользоваться тем, что он выбит из колеи. Если Альберто что-то скрыл от меня, сейчас мы это выясним». И Бальдер спрашивает: