Злая игрушка. Колдовская любовь. Рассказы - [112]
— Бальдер, вы опоздаете на поезд.
— Мамочка, еще же целый час!
Час невелик! Он пролетает так быстро! Сеньора Лоайса, закутанная в свою фиолетовую шаль, о чем-то думает, сидя на позолоченном стуле. Ирене глядит на Бальдера, тихонько водит пальцами по его лицу, и для них часы вдруг удваивают скорость своих колесиков. А им хотелось бы удержать этот час навечно, как нескончаемую минуту. Но это невозможно. Земля осталась где-то далеко внизу. Они в заоблачной выси своей розовой мечты, дожидаются рассвета в небесном саду, из облаков льется аромат померанцев, оба закрывают глаза, и Бальдер с безгранично искренней грустью думает: «Ну почему я не умру сейчас?»
— Осталось полчаса, Бальдер.
— Да-да, сеньора, я помню… Не опоздаю…
Уехать! Оставить ее! Они смотрят друг другу в глаза, оба — бесконечно несчастны; но надежда тут же возрождается, переходит в уверенность, в ликование:
— Тогда уж мы не сможем расстаться, милый…
— Нет, не сможем… Если бы даже захотели…
Стремительное падение и глубокий обморок.
Их губы размыкаются, только когда не хватает дыхания. Аромат померанцев в горячке тропической ночи лишает их сил. Огромные серебряные звезды слепят им глаза. Африканки с толстыми губами глядят на них, улыбаясь, сквозь широкие листья банановых пальм. Стыдливость соскальзывает с Ирене и Бальдера к их ногам. Они остаются нагими под взглядом желтых глаз робкой негритянки, прислужницы белой девушки. Ирене не скрывает своей наготы, когда рабыня протягивает ей сквозь зеленые листья чашку шоколада. Глаза ее полузакрыты, ее рука — на чреслах мужчины. Оба стонут одновременно:
— Милая!
— Милый!
— Осталось четверть часа, Эстанислао.
Бальдер вскакивает на ноги. Надо идти. Дверь открывается, полоса света выхватывает из темноты красно-черную мозаику. Держа Ирене за руку, Бальдер идет, задевая черные узоры листьев. Вдруг он чувствует, как она обнимает его, крепко прижимает к груди. Ее податливые губы раскрываются навстречу его губам. Оба одновременно отпрянули друг от друга со словами:
— Иди, милый, ради бога, иди.
— Отпусти меня, девочка, отпусти!
Словно падучая звезда, трижды разрывает ночную тьму крик петуха.
Исход битвы
Металлические оконные переплеты превращают небо в ясную и чистую голубую мозаику. Бальдер откидывает голову на спинку вращающегося кресла и, прикрыв глаза ладонью, тщетно пытается сосредоточить внимание на расчете себестоимости железобетонной конструкции.
«Видимо, она составит не менее ста сорока тысяч песо. Если останется процентов десять… Ирене еще не звонила. Это странно! Фирма „Сименс Бау-унион“ устанавливает в таком случае от десяти до пятнадцати процентов. Пожалуй, тринадцать процентов будет самое подходящее. Что на это можно возразить? Фирма „Шпенглер Таубен“ берет одиннадцать…»
Он медленно открывает глаза. Яркое сияние небесной мозаики жжет ему глаза, как пары серной кислоты. Раздосадованный, он снова зажмуривается. Во рту у него пересохло. Он проводит по лбу пальцами — кожа сухая и горячая.
Он не хочет видеть Ирене, но ее образ просачивается через его опущенные веки, и Бальдер прекращает напрасные попытки прогнать ее от себя.
Он видит, как она съежилась в уголке дивана, лицо ее разрастается, резкие тени превращают ее глаза в два треугольника. Бальдер глубоко вздыхает.
По пунцовым щекам Ирене скатываются хрустальные капли, она качает головой в невыразимой тоске, и в какое-то мгновение Эстанислао испытывает такую жалость, что готов уйти с работы и помчаться в Тигре.
«„Сименс Бау-унион“… Да какое мне дело до этой железобетонной конструкции!..»
Застекленная дверь чуть-чуть приоткрывается. В щель просовываются нос и лакированный козырек фуражки посыльного:
— Вас спрашивает какой-то сеньор Альберто…
Первое побуждение Бальдера — не принять. Но, подумав, он бормочет:
— Лучше поговорить… Скажите, пусть войдет.
— Как поживаете, Альберто?
Механик пожимает Бальдеру руку, с любопытством разглядывая его сквозь очки. На Альберто рубашка в красную полоску с отложным воротничком, темный галстук. Из-под пальто виден жилет и цепочка с брелоками.
Дружелюбие Бальдера мгновенно переходит в настороженность. Но вида он не показывает и любезно предлагает механику стул:
— Садитесь, пожалуйста…
— Вы работаете? Я вам помешал?
Бальдер быстро соображает: «Ему еще ничего не известно!» И отвечает:
— Да нет, никоим образом, Альберто.
— Как вы поживаете?
— Да неплохо…
— Знаю, знаю… Я на днях встретил сеньору Лоайсу. Она рассказала мне, что вы собираетесь ехать в Испанию.
— Пока что это только планы, не более… А как у вас дела?
И Бальдер снова говорит себе: «Этот человек ничего еще не знает».
Альберто едва заметно улыбается, продолжая глядеть на Бальдера сквозь очки. Потом улыбка гаснет на его гладко выбритом лице, а в глазах появляется такое выражение, как у голодного пса. Альберто как будто в большом смятении, и Бальдер снова настораживается. Он сам не понимает, почему этот человек так ему ненавистен, несмотря на все оказанные им услуги. Наступает долгое молчание. Бальдер смотрит на небесную мозаику в железном переплете. Лихорадочно думает: «Этот мерзавец пришел шпионить за мной. Его, конечно, послала сеньора Лоайса».
