Злая игрушка. Колдовская любовь. Рассказы - [110]

— Кто это?

— Не знаю, милый.

Квартал застроен беспорядочно. Преобладают жалкие домишки с разбухшими от сырости розовыми стенами. На окнах колышутся кретоновые занавески. Небо расчерчено телеграфными столбами. Из садика доносятся женские голоса. Какая-нибудь старуха обязательно оторвется от прополки, распрямит спину и посмотрит им вслед, потирая ноющую поясницу. Дома с железной крышей утопают в роскошных садах, усыпанных желтыми, красными, синими и серебристыми звездочками, и перед каждой галереей — живая стена вьющегося винограда.

Некоторые дома подняты метра на два от земли. В них ведут лестницы, балки которых окрашены в кричащий цвет, и на желтоватом фоне стены все сооружение напоминает эшафот.

Они сворачивают на улицу Моралес.

— Я люблю вашу улицу, — говорит Бальдер, с восторгом глядя на широкую, мощенную диабазом улицу, которая уходит в небо меж рядами серых телеграфных столбов.

— Помнишь, как я тебя встретил в первый раз?

— Ты шел за мной до дома.

— Стоял и смотрел, как ты входишь в дом…

— А я оглянулась. Каким странным ты мне тогда казался!

— Кто бы мог подумать! Когда ты скрылась, я сказал себе: «Пожалуй, легче достать луну с неба, чем войти в этот дом вслед за ней». Она — это была ты. Вон там, — указал Бальдер на край тротуара, — я повстречал толстую босую девчонку, которая бежала и свистела.

— Как удивительно, милый: сбывается все на свете, ничего нет невозможного. А как летит время!

Оба замолкают, взволнованные воспоминанием. Ирене спохватывается:

— Может, зайдешь в дом попить чаю? А потом поедешь.

— Девочка моя… Ты же знаешь: если я зайду, то просижу до последнего поезда…

Ирене растроганно улыбается. Да, она знает, что так и будет. Поправляет на груди отвороты своего небесно-голубого пальто, сжимает руку Бальдера:

— Ладно… поезжай… Только веди себя хорошо и побыстрей возвращайся.

Да, конечно.

Он расстается с девушкой, ощущая глубокое волнение. Ни один кусочек его плоти не остался непропитанным колдовским зельем. С удовлетворением думает: «Как все-таки сильно ее колдовство! Какая сила в этой юной девушке! Прикажи она мне пойти на преступление — и я пойду… Конечно же, пойду. Поехать в Европу. Это ли не чудо? Оставить позади все воспоминания и злую печаль, как бросают старое платье. Почему бы нет? Океан заглушит любые укоры совести».

Он купается в сиропе умиления. В такие мгновения ему нравится все вокруг.

За стеклянными дверями своих жилищ портные, сидя по-турецки, сметывают что-то черное. Мальчик возится с железными решетчатыми воротами, ведущими в патио, мощенное красной мозаичной плиткой, не то при гостинице, не то при торговом доме. В воздухе носится вкусный запах свежевыпеченного хлеба.

Бальдер поворачивает голову и видит Ирене в дверях ее дома. Оба одновременно машут друг другу рукой, и Бальдер исчезает за углом.

Ирене пристроилась на подушке для ног между матерью и Бальдером, расположившимися на диване.

Эстанислао развернул у себя на коленях проспект пароходной компании, рекламирующей суда «одного-единственного класса»; проспект окаймлен двойными полосами серебристого, канареечного и небесно-голубого цветов. При свете лампы, затененной абажуром, сеньора Лоайса, закутанная в свою фиолетовую шаль, изучает устройство двухместных и четырехместных кают с аккуратно застеленными двухъярусными койками, зашторенным окном и прямоугольным зеркалом над фаянсовым умывальником.

— Как вы находите, Бальдер?

— По-моему, отличные каюты, сеньора.

Ирене поднимает на Бальдера свои глаза табачного цвета:

— Они чудесные. А какие узкие постели!

Бальдер, улыбаясь, шепчет ей на ухо:

— Ты пустишь меня к себе?

Она сжимает пальцами его колено, утвердительно кивает и тоже улыбается. Бальдер говорит себе: «Чем я смогу отплатить ей — за то счастье, которое она мне дарит?» Тихонько гладит ее по голове.

— А столовая… Вы только посмотрите, она ничуть не хуже салона второго класса на роскошном лайнере!

Три головы соприкасаются, три пары глаз смотрят на ковровую дорожку, по обе стороны которой стоят кресла с наклонными спинками, на вазы с цветами на белоснежных скатертях.

Ирене облокачивается на колено Бальдера и водит по карте пальцем, исследуя маршрут, а Бальдер не знает, куда смотреть: на пейзажи или на цены.

«Шлюпочная палуба. Пассажирские каюты. Сантос, порт (вид с горы Серрат). Салон для курения. Сан-Пауло. Городской театр».

Запах свежей типографской краски бьет в нос Бальдеру, вызывая тошноту и головную боль. В салоне для курения он различает блестящие шахматные столики, бухту Сантоса пересекают черные тени, параллельные строю темно-серых гор, а на проспекте Рио-Бранко круглятся мягким сиянием фонари — по три на каждом столбе, — освещая приземистые многоугольные здания. Монте-Сармьенто. Монте-Оливия. Путеводитель. Дополнительные койки. «Если каюту занимают три человека, которые оплачивают весь маршрут, они получают десятипроцентную скидку на каждый из трех билетов». Линия Гамбург — Америка. Золото, серебро, синева и бордо. Цена билетов указана в песо. К услугам пассажиров — различные игры.

Ирене восклицает:

— Это чудесно!

Бальдер думает: «О, она тоже мечтает! Как прекрасна ее жизнь!» Ему вдруг захотелось обнять ее, растворить в себе, перестать быть самим собой, слиться в единое существо, которое ощущало бы только как Ирене, жило бы только ее желаниями. Положив руку ей на плечо, он говорит: