Златоборье - [7]

— Антоше — одиннадцать… Командировка заканчивается в сентябре.

— Привозите после Иванова дня, — сказал Никулин Ниоткудович и сконфуженно подёргал усы, — Раньше никак нельзя.

С тем и распрощались.

БЕСПОКОЙНОЕ СЧАСТЛИВОЕ УТРО

В грустные дни Даша всё о Белом Коне думала. Где он? Что с ним? Почему его бабка Завидуха ловит? Может, уж и поймала?

Однажды хорошим утром собралась Даша с Королевой по лугам, по лесам… Вышла Даша к Алатырь-камню. И опять повиделось ей, что кто-то внутри камня движется, живет. Разглядеть как следует не пришлось. Захрапела лошадь, вздрогнула земля под копытами. Поднимая брызги, мчался по самому краю Чёрного озера Белый Конь. Гнала Коня воронья стая, а на крупе его, вонзив когти, сидел, вертел башкой коршун.

— Кыш! Кыш! — закричала Даша на птиц.

Вороны оставили Коня и закружили каруселью над защитницей. Худо бы пришлось, но прибежала Королева, Даша нырнула под брюхо — и вороны её потеряли.

Вдруг упал с неба сокол. Ударил коршуна в крыло, сшиб в траву. Вскочил коршун на лапы — и бегом, бегом в лес, волоча крыло по земле.

Оставила Даша Королеву пастись, а сама скорее в сторожку, к дедушке: спасать надо Белого Коня.

Никудин Ниоткудович сидел за столом. Весь стол перед ним был завален пучками старых трав.

— Отнеси, пожалуйста, эту склянку с мазью, — дедушка вздохнул и покачал головою, — отнеси, пожалуйста, Матрёне Чембулатовне.

— А кто это? — удивилась Даша.

— Та самая, которую поделом прозвали Завидухой.

— Но, дедушка! — воскликнула Даша. — На Белого Коня опять напали. Дедушка, Белого Коня надо спасать.

Дедушка отёр ладонями усталое и всё же повеселевшее лицо и спросил:

— А ты в хлев не заглядывала сегодня?

— Да нет! — сказала Даша и — за дверь да через сени — в дом Королевы.

В белёхоньком, в свежерубленом стойле, погрузив голову в полные ясли, стоял высокий, белый, как сахар, шёлковый, с хвостом до земли — Конь. Конь, гуляющий над водами.

Даша тотчас кинулась к стойлу и, поднявшись на носки, погладила Белого Коня по крутой шее. Конь благодарно мотнул головой, обнюхал Дашино лицо и ткнулся большим розовым носом в Дашин крошечный, облупившийся на солнце.

НАКАЗАНИЕ

Даше невтерпёж было прокатиться на Белом Копе.

— Не пойти ли нам на пасеку? — предложил дедушка.

— Ты иди, дедушка! — схитрила Даша. — А я потом.

— Хорошо, — согласился Никудин Ниоткудович. — Не забудь только маску надеть. Пчёлы своим делом заняты, но дни у них пошли шумные, роятся.

Даша еле дождалась, когда за дедушкой дверь затворится. Подождала ещё минуту — и в хлев.

— Пошли! — Даша погладила Белого Коня по шелковому боку.

Конь попятился из стойла и вышел на середину хлева. И только теперь Даша увидала, как он высок и могуч.

— Ты уж подойди, пожалуйста, к порожку!

Копь снова послушался, но и с порожка сесть Коню на спину не было никакой возможности. На помощь подоспели Проша и Сеня.

Они взяли Дашу за ноги и стали поднимать. Даша чуть не завизжала от страха. Лапки у обоих были мохнатенькие. До спины Коня Дашины руки достали, но и только. Пришлось его отвести обратно в стойло. Даша поспешила на пасеку.

Только выскочила в огород: хлоп — под глаз! Хлоп — под другой!

— Мамочка! — завопила Даша и пустилась наутёк.

Дедушка услышал крик и поспешил в сторожку. Даша стояла у ведра с водой, мочила носовой платок и прикладывала к лицу. Под обоими глазами набрякала красная опухоль.

— Искусали твои пчёлы! — всхлипывала Даша.

— Не пойму с чего?! — удивился дедушка. — Пчёлы одеколона не терпят, духов, но ты ведь не душилась?.. Не любят тёмных помыслов… Но ведь ты не бабка Завидуха… Чем ты пчёлам не угодила?

Даша повздыхала, повздыхала и призналась:

— На Коне хотела прокатиться.

— Во-первых, уздечка нужна. А во-вторых, на Коне-то Белом уж больше семисот пятидесяти лет никто не ездил. Не одичал ли?

— Конь меня слушает, — сказала Даша.

— Это хорошо. — Голос у Никудина Ниоткудовича был добрый, он ничуть не сердился на внучку. — Пошли, расчешем ему гриву, почистим шёрстку. Конь ухода требует.

И они чистили и холили Белого Коня. Мыли, скребли, расплетали спутанные гриву и хвост. От всей этой работы хлев наполнился белым паром, то получили свободу запутавшиеся в густом конском волосе застарелые туманы.

Белому Коню так нравилась забота, что он пригнулся и положил голову на плечо Никулина Ниоткудовича.

Никудин Ниоткудович, бормоча ласковые слова, надел на Белого Коня уздечку, и она пришлась ему впору.

— Вечером попробуем оседлать. Он привык по ночам гулять. Надо найти для Коня доброе русское слово. Скажем — Ивень.

— А что это?

— Иней.

— Правда, дедушка! Ивень! Ивень!

Даша радовалась, а положение у неё было, хоть плачь. Щёки подрастали не только вниз, но и вверх. Веки набрякли. От глаз остались одни щёлочки.

«Да! — подумала Даша. — В Зла-тоборье врушкой никак нельзя быть».

СРАЖЕНИЕ С КОЛДУНЬЕЙ

Луга пламенели разнотравьем. Все бабочки и мотыльки, все жуки и стрекозы, все пчёлы и шмели, все кузнечики и златоглазки ликовали под солнцем.

Вдруг Конь стал и ударил копытом оземь.

Луг, окружённый невысоким лесом, был влажный, торфянистый. Посреди луга стояла старая, почерневшая копна сена. Вокруг этой копны, бормоча и вскрикивая, согнувшись в три погибели, кружила бабка Завидуха и огарком лучины чертила колдовские круги. Бабка Завидуха была столь увлечена своим делом, что даже Белого Коня не увидела. Копна сена шевелилась, корчилась, что-то взвизгивало, взрыдывало. Едва концы третьего круга соединились, из копны вышли Серые. Кто они такие, Даша не знала. Рассмотреть хорошенько их было нельзя. Какие-то плоские, зыбкие, прерывистые, словно их ребёнок нарисовал.