Златая цепь времен - [46]

Понятие «холоп» было широким, обозначая не одного личного слугу. Иван Третий, распуская дворы опальных бояр, таких, как Басенок, Салтык Травин, братья Тучки-Морозовы и другие, отпускал рабов на волю и выбирал лучших из послужильцев, зачисляя их на службу и давая поместья, с которых они должны были служить. Так, по неполным данным писцовых книг, из испомещенных в Новгороде в конце XV века и в первых годах XVI века двух тысяч служилых — сто пятьдесят были из «холопов» опальных московских бояр и сорок — холопами новгородских бояр, лишенных своих вотчин.

О РОЛИ ПРАВОСЛАВНОЙ ЦЕРКВИ. Говорить о церкви нам всем очень трудно. Нам слишком близки воинствующий атеизм, борьба с религией, особенно с православием. (Почитайте, как легко и умно Расул Гамзатов говорит об имаме Шамиле.) Помню, как лет десять тому назад солидный доктор исторических наук, автор многих трудов, в своем выступлении с усмешкой по адресу чьей-то наивности заметил: «Такой-то положительно отозвался о роли церкви (речь шла о XIII веке), а ведь у нас сейчас борьба с религией».

Для нас просто как для граждан, тем более — для пишущих, необычайно тяжко приступить «без гнева и изучая» к вопросу о месте православной церкви в нашей истории. Прошлое вольно и невольно поворачивается нами как удобный склад аргументов для нынешней полемики.

В годы романа Д. Б. безрелигиозных народов не было, и трудно представить себе русских иначе как православных: допустить, например, что были бы они католиками или магометанами. Для меня такое невозможно, но тут же является и вопрос: а не была бы историческая участь Руси совсем и совсем иной, будь наши предки папистами, мусульманами? Да, удел наш был бы совсем иным, это бесспорно. На эту тему можно сказать много. Ограничусь здесь тем, что православие, сменив в нашей древности предыдущий культ, который тоже имел предшественников, во взаимодействии с духом народа стало именно русским православием и оказалось неотъемлемым в общем развитии русской и российской культуры, государственности. Проявления православия отбросили предостаточно теней, которые нам видны легко и только на которые нам хочется указывать. Но, по-моему, подобная война с исторически отжившим в наши дни уже не нужна, мы лишь искажаем историю, оглупляем и принижаем наших предков. В свое время православная церковь выражала и поддерживала этику, способствовала образованию, сыграла большую роль в развитии эстетики, работала на единство народа. Последнее мы склонны совсем забыть. Пустынножительство, посредством которого монастыри появлялись в удаленных, незаселенных местах, заметно способствовало заселению севера и северо-востока. Рассматривать это явление, так же как и дальнейший рост монастырского землевладения, именно как результат монашеской жадности будет уж слишком простеньким решеньицем.

XV и XVI века были периодом сильного и быстрого прироста монастырского землевладения. Некогда богатые вотчинники давали в дар или продавали свои вотчины монастырям и церковным владыкам, условно и безусловно; инициативу проявляли не монастыри, а дарители. Причем за десять лет террора Ивана IV дарения и вклады составили приблизительно столько же, сколько было за сотню предыдущих годов. Грозный спохватился, запретил, но было уже поздно. И возросшее монастырское землевладение стало помехой землевладению государственному — поместному.

Для нас сегодня непонятна посмертная забота, с которой наши предки относились к своим кровным, особенно к родителям и детям. Христианское погребение, неприкосновенность могилы, церковное поминовение и службы за упокой души облегчали загробные испытанья. «Устроить родительские души» хотел каждый, от боярина до крестьянина, и очень многие люди всех сословий охотно шли на большие жертвы для такой высокой цели. Наилучшим местом погребения (прах не потревожат) было за монастырской оградой, так как монастыри лучше следили за кладбищем, чем приходы. Потом — запись в монастырский синодик на вечное поминание: список имен читался беспрерывно «от доски до доски», изнашивался, переписывался — «пока стоять монастырю». По силе дарителя, то есть в зависимости от размера вклада, предусматривались особые службы в определенные дни года, раздача милостыни, «столы для нищих»…

Церковь давала верующим духовный свет, надежды, утешенья. Я, человек своего времени, говорю о таком «со стороны», но обязан удержаться от высокомерия. Упомянутые мною свет, надежды, утешенья суть нечто, необходимейшее каждому. Но — неопределимое. Очень и очень многие наши предки получали это неопределимое от своей религии. Как и утверждения, как и напоминание о позитивной этике, без чего, — без этики, — обществу не прожить.

По оскудении своего древнего культа греки и римляне сохранили себе Фатум, великую опору, ибо бесконечно легче принимать любые бедствия, унижения, гибель всего как проявления непобедимой воли Фатума, действующего через Тиберия, Нерона, варваров, чем как проявления личной воли Тиберия, Нерона, варваров. Не исключая борьбу, такое утешало побежденного: «Стало быть, я повержен непобедимым Фатумом». Большие личные потрясения вызывают иногда неожиданные следствия. Так, в жизни П. Л. Лаврова (1823 — 1900), ученого, философа, социолога, последовательного атеиста и народовольца, была страница, по которой скользят его биографы. В эмиграции, где Лавров был с 1870 года, он потерял любимую женщину, и горе на время заставило его изменить атеизму.