Злачные преступления - [66]

— Кучу вопросов…

— Да. Вскоре я узнал, что Кит пишет статью в газету и испугался. Но мне необходимо было украсть что-нибудь. «Всего одну вещь», — сказал я себе. Ох, господи!

Брэд пришел в крайнее возбуждение.

— А потом Кита убили, — темные глаза Маренски наполнились страхом, — но это был не я. Я бы никогда не пошел на такое. Затем кто-то подложил змею в шкафчик вашего сына.

Брэд неверяще покачал головой.

— Только я собрался встать на честный, прямой путь, как все окончательно запуталось!

— Но ведь тебе нужно было как-то избавиться от этой последней украденной вещи. И ты положил кредитную карту в карман шубы твоей мамы.

Брэд нахмурился.

— Что еще за кредитная карта? Я не крал никаких кредиток и понятия не имею, что это за история с шубой матери, поскольку ее я тоже не крал! После того как Кит посоветовал мне вернуть бинт на место, я решил, что он пишет статью о воровстве. Точнее, обо мне. Поэтому я прокрался к компьютеру Эндрюса и забрал все диски. Я мечтал уничтожить статью, — Брэд засунул руку в карман толстовки и достал два диска: — Вы можете их взять? Я больше не могу держать диски у себя — постоянно кажется, что кто-нибудь придет по мою душу. Похоже, я конкретно влип.

Парень замолчал, но в глазах оставался вопрос — не сдам ли я его.

Я взяла диски не глядя. Этот мальчик сильно мучился, и не мне было его судить. Теперь я должна была спросить кое-что еще.

— Брэд, посмотри на меня.

Маренски поднял глаза.

— Кит Эндрюс знал о том, что ты вор?

— Практически уверен, что нет, — прямо ответил Брэд, — потому что если Эндрюс знал о чем-то, он был не в состоянии держать это при себе. Однажды он пытался шантажировать моего отца из-за каких-то налогов. Когда Шлихтмайер позвонил ему, чтобы поговорить, Кит поприветствовал его словами «Хайль, Гитлер!»

Брэд провел рукой по темным волосам.

— После окончания занятий Французского клуба Кит ничего не сказал. Вы мне верите? Я больше не могу молчать об этом.

— Да, верю, — мягко ответила я, Брэду нужна была помощь, и он выбрал меня. Я не могла его подвести.

Маренски смотрел на меня пристальным, немигающим взглядом.

— Ты решил больше никогда не воровать?

— Да, да, — чуть не плача, ответил Брэд, — больше никогда, обещаю!

— Ты можешь вернуть то, что украл?

— Деньги уже потрачены. А вещи я готов положить в ящик для потерянных вещей — обещаю.

— Хорошо, — я вновь ощутила прилив нежности — этот мальчик встал на правильный путь. Я положила руки на плечи Брэда и пробормотала:

— Помнишь, что я говорила несколько минут назад? Все будет хорошо — верь мне!

Слезы побежали по впалым щекам Маренски. Он едва заметно кивнул.

— Сейчас мне нужно идти. Попробуй помолиться или займись чем-нибудь.

Брэд ничего не ответил. Я поднялась со скамьи и остановилась в проходе, пытаясь вспомнить, что нужно сделать с корзиной апельсинов. Маренски внезапно обернулся и крепко схватил меня за руку.

— Вы ведь никому не скажете? Пожалуйста, скажите, что не станете этого делать.

— Я не стану никому говорить. Но некоторые люди могут уже знать о твоих проделках. Мисс Феррелл, например. Или кто-нибудь еще.

— Больше всего я боюсь по поводу родителей…

— Брэд, я никому не скажу — обещаю! Ты правильно поступил, облегчив душу. Худшее позади.

— Не знаю, что будут будет с родителями, если они обо всем узнают, — пробормотал Брэд, поворачиваясь лицом к алтарю.

Я тоже не знала.

Я принесла на кухню сковородки с судаком по-флорентийски, распаковала их и включила духовку нагреваться. Примерно без двадцати двенадцать начали прибывать участники теологического диспута. Первым в коридор церковного прихода вошел отец Олсен. Он рассуждал о некой женщине из церковного комитета, с которой случился удар. Традиционно в комитете должно было быть двенадцать членов. В декабре они проводили интервью с кандидатами на получение священнического сана, а в апреле эта же комиссия принимала устные экзамены. Падре Олсен постоянно теребил бороду, что случалось с ним только в случае крайнего раздражения. Больше всего он мечтал найти той женщине достаточно квалифицированную замену. В противном случае феминистки могли начать давление на епископа, и падре оказался бы в весьма неприятном положении. У меня с языка едва не сорвался вопрос, почему священники считают, что в их среде сегодня так сложно найти компетентную женщину? Вот если бы они нашли чересчур компетентную женщину, это могло бы стать настоящей проблемой.

— Ох, дорогая! — взвыл падре Олсен. — Ну почему это должно было произойти, когда меня назначили главой комитета?

Охваченный дрожью, священник опустился на стул.

— Я ума не приложу, что мне делать. Более того, я не понимаю — с чего начать.

«Помолиться за бедную женщину», — подумала я, но не стала озвучивать свою мысль.

— Рассадите гостей за столом в соответствии с изменениями, — сказала я, убирая двенадцатую порцию в сторону.

После моих слов взгляд Олсена остался таким же бессмысленным, как и до, однако священиик все-таки поднялся со стула и медленно побрел к выходу из кухни.

Двое мирян первыми вошли в церковь и встали по бокам от входа друг напротив друга, словно ожидая приказаний. Первая группка священников «влетела» в церковь, щебеча, словно стайка дроздов. То и дело слышался веселый смех и шутки по поводу сегодняшнего Хэллоуина.