Зимой в Подлипках - [8]

«Нет, водку ему ставить нельзя», — думает Фрол Кузьмич и замечает, как тень недовольства скользнула по лицу секретаря райкома.

— А вы были когда-нибудь у Лаврухиной дома? — спрашивает Ключников председателя колхоза.

— Не доводилось.

— А вы зайдите и посмотрите, как она живет…

— Хорошо, зайду.

— А к шести часам вечера соберите колхозный актив. Надо кое о чем потолковать.

— Есть…

Вернувшись в контору, Карпов зовет Надюху и приказывает ей оповестить актив о предстоящем совещании.

— А что же обедать-то? — спрашивает Надюха.

— Потом! — отмахивается председатель.

Фрол Кузьмич сидит в конторе мрачный, угрюмый. Курит папиросу за папиросой. Невеселые, тревожные мысли лезут ему в голову. Зачем приехал второй секретарь райкома? Почему он один, без председателя, ходит по фермам, по домам? Что там набрехала ему Матрена Лаврухина? Зачем мне идти к ней? Надюха видела, как среди улицы секретарь райкома разговаривал с Авдотьей Рябцевой. Та везла на санках дрова, и он ее остановил. С полчаса стояли. Ключников и за санки брался, — видно, пробовал, тяжело ли везти. Потом записал что-то в книжечку и пошел в мастерскую.

Карпов вспоминает: на той неделе телятница Авдотья Рябцева просила у него лошадь съездить за дровами. Говорила, будто бы ей избу топить нечем. Не дал ей подводы. Одной дай, другой дай, а навоз возить на чем? Прогнал Авдотью, а зря… Эх, кабы знал, где упасть, там соломки бы постлал. Ясно, Рябцева тоже нажаловалась.

И вдруг — продолжительный, властный телефонный звонок. Говорит помощник первого секретаря райкома: «Передайте Ключникову, чтобы он немедленно ехал в райком».

Карпов сразу повеселел. Значит, совещания актива не будет. Не будет неприятностей, которых ожидал председатель колхоза. У Фрола Кузьмича появилась надежда: Ключников уедет, займется какими-нибудь неотложными делами и забудет о колхозе «Ленинский путь». И все в Подлипках будет по-старому, по-хорошему…

7

Вечером Константин сидит дома. Разбирает ружье, протирает его и опять собирает.

Входит Акулина. Лицо у матери словно из серого камня вырублено. Губы плотно сжаты. Жесткие, каменные губы. Живут на лице лишь глаза. Сейчас в них обида, печаль, усталость.

— Что-нибудь случилось? — спрашивает Константин, взглянув на мать.

Она отвечает ему не сразу, медленно раздевается, подходит к дивану и садится, кладет усталые руки на колени. Помолчав с минуту, она тяжело вздыхает, смотрит на сына с укором, будто он был в чем-то виноват, и говорит вполголоса:

— Ничего особенного не случилось. Сегодня у меня поросенка списали… Это у нас бывает чуть не каждый день. Дохнет скотина!

— Ну ты в этом не виновата?!

— Не виновата, а все-таки думается, может, и я чего не доглядела.

— А Блинов-то, ветеринар ваш, куда он смотрит?

— Он смотрит в рюмку. С утра нализался как сапожник. Весь день над женой куражился. Я пришла — и меня облаял…

Скрипит дверь. На пороге появляется Матрена Лаврухина.

— Здравствуй, Костя!

— Здравствуйте, Матрена Степановна!

У Матрены низкий лоб, плоское, почти квадратное лицо, маленький круглый нос, как луковица. Зато глаза у нее красивые, выразительные. И сама она необыкновенно добрая, удивительно честная и на редкость трудолюбивая. Константин знал, что она вместе с матерью работает на свиноферме и что они закадычные подруги.

— Погостить приехал? — робко переступая с ноги на ногу и не решаясь пройти вперед, спрашивает Матрена.

— Да, приехал вот… — почему-то смутившись, отвечает Константин.

— Ну чего стала у порога?! Раздевайся да проходи! — говорит Акулина подруге.

Матрена раздевается и садится на стул возле подтопка.

— Стащила черноногого-то?

— Ладно уж! — недовольно машет рукой Акулина.

— Видела? Пошли! — усмехается Матрена и показывает на боковое окно.

Акулина с удивлением смотрит на Матрену:

— Кто? Куда пошли?

— Вон Карпов с Блиновым полезли к Носковым. Я за ними шла. У Ивана из кармана пол-литра торчит…

Акулина переводит удивленный взгляд на сына.

— Ну вот! Что Блинов, что Карпов — одного поля ягода!

— А почему к Носковым? — спрашивает Константин.

— У них тут постоялый двор, — отвечает мать. — Не для всех — для важных гостей. Приедет, к примеру, Капустин — Фрол Кузьмич моргает Надюхе: обед готовь! Та идет по фермам, по складам и собирает дань: и медку, и яичек, и курочку, а иной раз и целого поросенка. Ну, жарит и парит… Не без корысти же: греет себе руки. Вот и сегодня жарила она петуха для Ключникова, а секретарь райкома пообедал у Моти. Не пропадать же теперь петуху? Не понесешь его, жаренного, обратно на птичник!

— Жареного петуха оставлять нельзя, — подтверждает Матрена, ее глаза при этом смеются. — Его оформить надо! А петух большой да жирный. Его без пол-литры и не оформишь!

— Они оформят, пьяные обжоры! — соглашается Акулина. — А что в них не влезет, потонет у Надюхи в бездонном брюхе…

— Что ж она, Надюха-то, у председателя колхоза правая рука? — смеется Константин.

— Правая рука! — ворчит Акулина. — Болтается она в конторе, как дерьмо в проруби. Да и каждую минуту норовит домой удрать. Затопила печку — и домой. А дома Корней гнедого уже запряг. В санях бидоны с молоком, корзины с яйцами, мешки с картошкой. Села Надюха в сани и поехала в Лужки на рынок торговать. Только ее и видели. На колхоз ей наплевать. Не лежит у нее душа к артели. Корней приказал: иди в сторожихи, а то усадьбу отрежут. Вот и пошла. Пока Карпов в конторе, она мозолит ему глаза. Он из конторы — она домой. Сгори колхоз — она и не охнет, даже обрадуется!