Зимопись. Книга вторая. Как я был волком - [38]

— Грр! — Еще не связанный Вдовец рванулся из рук и прыгнул на врага.

Два топора одновременно обрушились на голову и спину. Хруст. Всхлип. Кровавое месиво опало наземь. Тому передернуло.

— Пшли! — гаркнул один из туземцев на раненых.

Повторять не пришлось. Те поковыляли, похромали, поползли в стороны.

Туземцы натянули луки.

— Спорим, с первой?

— С тобой спорить себе дороже.

Оставшийся на месте Невезун растерянно огляделся и заголосил — смертельно-тоскливо и беспомощно:

— У-у-у!..

Стрелы понеслись в цели. Некоторым «беглецам» понадобилась вторая. Невезуна не стало сразу. Для уверенности один мелкий туземец пробежался, нанося каждому контрольный удар топором.

— Куда их теперь?

— Собери в кучу. Потом сожжем.

Всеобщее внимание вернулось к нам. Многоногими упряжками-гусеницами стаю выставили в длинную колонну.

— Пшли, бесовы отродья!

Взвились и обрушились на спины замыкающих веревочные кнуты. Мы двинулись вперед.

Покрикивая, иногда стегая, туземцы направляли гусеницы-многоножки в нужную сторону. Местность постепенно менялась. Мы шли туда, где живут люди. Хоженые тропинки расширялись, превращаясь в подобие дорог. С обеих сторон простирались возделываемые поля. Выращивалась здесь не пшеница или что-то подобное, а часто изображаемая на майках зелень со множеством острых концов. Стало понятно, из чего у туземцев одежда, веревки и сети для рыбы (и для таких как мы). Чрезвычайно полезное растение. Я читал, что в царские времена им половина России была засеяна. Жаль, что сорт, годный для курения, испортил репутацию полезнейшей культуре.

Дальше тянулись рядками грядки с редькой. Стояли ульи, грубо сработанные, но большего и не требовалось — все же не бортничество, когда человек лазит за медом по дуплам деревьев, а пчеловодство. Прогресс. При каменном-то веке во внешности и оружии. Чем еще удивит новый мир? Мир номер три. А если учесть совершенно иную цивилизацию человолков, существующую как система в системе, то даже номер четыре. С ума сойти. Можно коллекционировать. Господа и дамы, подходите, миры и приключения оптом и в розницу, инвалидам и пенсионерам — скидки, прямиком в пропасть, потому как традиция, а чужие традиции, уверяют толерасты, нужно уважать. Ну-ну. Флаг им в руки, и — позвольте, господа хорошие, пожаловать в любой из местных миров.

Кстати. Марки собирает филателист, старинные монеты — нумизмат, материальные ценности — олигарх. Как назвать коллекционера миров?

Бог?

Гм. Ну и самомнение. Пристыженно вернусь с небес на землю: коллекционер приключений называется задница.

Хватит о постороннем, не до того.

Долина оказалось узкой, вытянутой, загибавшейся влево — поэтому с горы, где водопад, мы не видели жилищ туземцев. Жилища оказались не деревянными. И не каменными. Точнее, каменными, но не так, как это представляется. Народ долины жил в горе. То ли в естественных пещерах, доработанных каменотесами, то ли помещения выдолбили с нуля. Когда нас прогоняли мимо, я видел прямые переходы, залы и комнаты с широкими окнами. Созданное руками человека поражало масштабностью. Везде было светло. Мебели внутри не заметил, вместо нее использовались каменные выступы и углубления.

Нигде никого. Мертво. Каменный город казался необитаемым. Видимо, все на работе. Тогда где же дети?! О стариках, памятуя о стае, могу предположить, но лучше промолчу.

А если все это построили не они, не местные? Если настоящих местных съели, и теперь сами считаются аборигенами, как маори в Новой Зеландии, где во имя общественного спокойствия закрыли неудобные археологические свидетельства? Может, черно-белые дикари и есть те самые пожиратели, о которых все знают, но никто не видел?

В полях работали такие же раскрашенные чучела как те, что вели нас. Все разные, как музыканты давнишней группы «Кисс». Похоже, это не боевая раскраска, а будничный мейк-ап. Каждый выделяется как может, в меру способностей. Местная мода. Не похож на мертвеца — не человек.

Завидев нас, туземцы прерывали работу и смотрели. Нанизанные на шесты под грудью, мы покорно семенили по утоптанному земляному полотну. Трава не пробивалась, что значит — пользуются дорогой не часто, а очень часто.

— Стоп, — скомандовал старший, подведя «гусеницы» к одному из каменных входов. — Спускайте.

Первая мысль — о цепных собаках. Плечи судорожно дернулись.

Спустили нас. Отвязывая, по одному заводили под скалистый обработанный свод, где оказалось две ямы в нескольких метрах друг от друга. Поскольку в своей «гусенице» я стоял первым, меня сняли с жерди, убрали путы с ног и рук, оставив только ошейник, и грубо затолкали в левую. В темную бездну свисала веревочная лестница. Руки успели зацепиться, болтавшиеся ноги нащупали опору. Сверху поддали по голове, чтоб поторапливался.

Настоящий зиндан. В замкнутом пространстве уже сидели «наши». Высота свода огромная, роста в три-четыре, не меньше. Тюрьма по-горски.

Через пару минут ловко спустился Смотрик. А Тома? Она же была следующей?

Нет, здесь только самцы. Для самок — соседнее помещение, если можно столь цивилизованно назвать непроветриваемый каменный мешок.

Я разместился под боком у Смотрика и Второклашки. Детей, не способных самостоятельно лазать по лестнице, определили к самкам. Отверстие сверху не закрывалось, но до него не добраться. Периодически там маячила голова часового.