Зимняя коллекция смерти - [10]

— Innozenz!!! The most beautiful man! — они обнялись, как старые любовники. Алехин дурел от ее свежего запаха и упругого тела, а потому не сразу заметил, что рука модели, актрисы и диджея пробралась под его расстегнутое пальто и сжала левую ягодицу. Всполох страсти прервал Лапо, поднявшийся поздороваться и заявить, что Москва — самый крутой город. Камера мигом забыла соседку с лошадиным лицом и ярко осветила группу друзей. Алехин проник губами под черные глянцевые волосы — тут защелкали набежавшие фотографы — и стал шептать в аккуратное ушко Азии, что она ослепительная, имея в виду, конечно, же, что она охуительная.

Кен не заметил, как за его спиной образовались Руперт Эверетт, Виктория Бекхэм и негр-редактор американского Vogue. От вспышек рябило в глазах, Азия страстно переключилась на Руперта, Лапо — на Викторию Бекхэм, Алехину достался американец. Они бегло обсудили гибель мировой моды, а в тот момент, когда оба были готовы заснуть от скуки, появились обладатели дынь-«колхозниц», к которым успела примкнуть группа других задастых футболистов и сисястых телеведущих. Пресса заходилась в экстазе, и Алехин счел, что ему лучше вернуться восвояси.

Филипп уже сидел на своем месте, во втором ряду прямо за Алехиным — так было принято, — и болтал с ассистентом редактора моды из итальянского L’Uomo Vogue. Кен застал его на фразе «His dick is like your leg». Заметив Кена, Филипп торжествующе сообщил:

— Представляешь, меня опять снимал style.com! — иными словами, фотограф главного мирового сайта о моде счел, что образ Филиппа может быть интересен для рубрики street style. Это было равносильно звезде Героя соцтруда, даже круче — орден Шанели Первой степени.

— Детсад! — констатировал Алехин, которого, впрочем, style.com ни разу не удостоил своим вниманием.

Он поднялся, чтобы приветствовать пробиравшуюся к своему месту в первом ряду Сьюзи Менкес — редактора моды Herald Tribune. Пожилая тетушка с невообразимой халой на голове и ногами-тумбочками была самым авторитетным в мире критиком моды. За ней ковыляла редактор итальянского Vogue и многолетняя подруга Лагерфельда Анна Пьяджи — бабка с выбеленным лицом, напоминавшим маску клоуна, и нарисованными яркой помадой губами. Ее куцую голову венчала безумная миниатюрная шляпка с перьями, надетая набекрень. Алехин счел нужным развлечь дам беседой о гибели мировой моды. Излив друг другу душу, они опустились на свои места. Сьюзи и Анна, как чуть раньше Алехин, с недоумением покрутили подарочные ремни в руках и отправили их под лавку. Кен вспомнил знаменитый анекдот про Сьюзи — получая многочисленные и щедрые подарки от дизайнеров, она неизменно отправляла их назад с запиской: «Честные девушки принимают только цветы и конфеты». Сьюзи достала из своего старушечьего ридикюля миниатюрный лэптоп и продолжила писать очередную заметку о миланской неделе моды для Herald Tribune. Ее статьи — проницательные и остроумные — выходили каждый день и были абсолютным must для всего мира гламура.

Зал меж тем заполнился до отказа хлынувшим внутрь стэндингом. Присутствующие являли собой всю иерархию мировой моды. Первые ряды были зарезервированы за людьми в черном, то есть главными редакторами и — очень избирательно — директорами моды крупнейших изданий. Цветом одежды и кислым выражением лица им подражали сидевшие здесь же закупщики крупных магазинов из Парижа, Лондона, Нью-Йорка — все они в полумраке сливались с фоном. Их непроницаемую массу то и дело разбавляли колоритные fashion-фрики — за исключением Анны Пьяджи сплошь мужчины, представлявшие самые жирные мировые рынки роскоши: Японию, Тайвань, Гонконг, Корею и Китай. Тут было все: и выбеленные волосы, и кители с эполетами, и серебристые колготы в цветочек, и пышные шубы, и веера, и сумки, кричащие сотнями лого: «Я Louis Vuitton», «Я Gucci», такие же панамы, кепи, шарфы и ремни.

На этом фоне звезды выглядели заурядно. Надо сказать, что знаменитости международной величины крайне редко выбирались на мужскую неделю моды. Вот и теперь Руперт Эверетт и Виктория Бекхэм, одетые как на барбекю, тихо сидели на скамейке, словно старенькие интеллигентные родители, заглянувшие на вечеринку своего сына-рэппера, а рядом расположились подлинные хозяева миланской сцены: бесчисленные телки-телеведущие, слэш-модели, слэш-актрисы, выставившие свое шарообразное достаяние на полметра вперед, и футболисты — Тотти, Вьери, Матерацци, множество других, имена которых Алехин никак не мог упомнить.

Все они вальяжно развалились в креслах, широко раздвинув здоровые ноги в одинаковых голубых джинсах и демонстрируя одинаково массивное достоинство; волосы блестели бриолином, мощные челюсти мерно пережевывали жвачки. Из состояния полного довольства собой этих лосей выводила только женская попа или грудь гипертрофированных размеров. Футболисты провожали очередной организм сосредоточенным взглядом, рты переставали жевать и замирали в полуоткрытом состоянии, потом они одобрительно кивали друг другу, почесывали достоинство и цедили сквозь зубы смачные мужские комментарии.

Второй и третий ряды обычно предназначались для байеров не слишком крупных магазинов, директоров и редакторов моды, их ассистентов, многочисленных fashion-райтеров, которые были теперь у всех изданий от The Economist до ежеквартальника глухонемых ветеранов Техаса. Тут красок и вкуса было значительно больше. Это были люди, которые, собственно, делали моду массовой. Любопытно, что как только тот или иной директор моды перемещался в первый ряд, он, подобно бабочке, стряхивал с себя разноцветный окрас и превращался в невзрачную гусеницу, конечно же, черного цвета. Ибо этот цвет выражал презрение к суете трендов — а именно такие чувства надлежало испытывать сидящим в первом ряду.