Зимняя Чаща - [58]

– Подожди, – говорю я, поднимая руку, чтобы остановить его. Я тяжело дышу, и он тоже, а секунды раздуваются вокруг нас, словно готовый лопнуть воздушный шар. – Ничего не говори.

Оливер выглядит растерянным.

– Если ты скажешь мне, – чуть слышно срывается с моих губ, – то все изменится, я знаю, – я невольно замолкаю. – Если ты скажешь мне, то слов назад уже не вернешь.

Он еще на шаг приближается ко мне, загадочно светятся в темной комнате его прекрасные зеленые глаза.

– А я не хочу бояться тебя, – говорю я.

Это самая худшая разновидность страха из тех, что не дают тебе уснуть. Такой страх въедается до мозга костей. Даже костяные мотыльки сторонятся таких вещей. Таких воспоминаний. Таких ужасных поступков. Макс мертв, а Оливер ушел в лес, и все парни были той ночью на озере. Все они были там, и, возможно, гибель Макса не была несчастным случаем, возможно, все они так или иначе причастны к ней и на всех них лежит вина.

И нет никакой возможности как-то исправить то, что уже случилось.

– Теперь ты больше не боишься меня? – сделав глубокий вдох, спрашивает Оливер.

– Нет.

Он смотрит на меня таким взглядом, от которого мое сердце начинает таять, растекаться и перехватывает дыхание в груди. Оливер выглядит сейчас незваным гостем, чужаком там, куда его не звали. Я чувствую пронзающий его страх – он читается в его взгляде, ставшем диким, словно лес за моим окном.

В его взгляде скользят отчаяние, беспокойство, словно каждая секунда ведет обратный отсчет – тик, тик, тик. Что-то нарастает, шевелится внутри него, что-то такое, от чего нам обоим не убежать.

Оливер наклоняется и прижимается к моим губам своими губами.

Его пальцы находят мою шею, нежно, словно снежинки, касаются моих волос, и я целую его в ответ. Я целую Оливера раньше, чем мое сердце успевает подкатить к горлу. Раньше, чем я успеваю расколоться и превратиться в осколки, которые были когда-то девушкой. Целую парня, который был в самом сердце Чащи и возвратился оттуда живым, который пахнет дикими ветрами, дующими зимой над озером. Парня, который больше похож на лес, чем на человека.

Прижимаю ладонь к его плечу, груди, нащупываю бьющееся под ребрами сердце. Касаюсь тех мест, притронуться к которым сотни раз мечтала до этого. Мне необходимо знать, какой он, Оливер – настоящий, реальный, или лес сотворил его не из плоти, а из чего-то еще, камней и почвы, например. Поначалу Оливер целует меня нежно, затем все сильнее, и его руки начинают так крепко сжимать меня, что на моих ребрах синяки останутся, наверное. Возможно, это происходит с ним по той же причине, что и у меня: Оливеру до боли нужно убедиться в том, что я настоящая. Почувствовать, что на вкус я как воспоминания, как зима, как лес, который едва не убил его.

Мы оба ищем, за что нам уцепиться: за силу притяжения, за кончики пальцев, за губы – лишь бы это сделало нас настоящими, реальными. Чтобы это укрепило нас, прежде чем правда вобьет свой клин между нами.

Я чувствую на своих губах его теплые губы, чувствую, как его руки скользят по моей шее, зарываются в волосы. Я вижу совсем близко перед собой темные бездонные глаза Оливера и погружаюсь в них, еще горячее отвечая на его поцелуй. Его прикосновения похожи на лунный свет, расплывающийся у меня под кожей.

Бешено бьющиеся сердца.

Оливер кажется мне знакомым, хотя этого не должно быть. Он не мой, чтобы держать его у себя, однако это я нашла его и вернула назад.

Стены медленно отклоняются, убегая от нас, выгибается и уплывает прочь потолок, валит снег за окном, а моя маленькая деревянная кровать расплывается у меня перед глазами, словно жидкая акварельная краска на бумаге. Чувствую, как замедляет бег мое сердце, как само время замирает каплей росы на кончике листа, ожидая, когда она, набухнув, сорвется, упадет и разлетится на мелкие брызги, ударившись о землю.

Моя комната расширяется, и я вдруг чувствую, что совершенно определенно уже испытывала все это раньше, чувствуя прикосновение губ Оливера и сама целуя его в ответ.

Я отрываюсь от его губ.

Мои легкие горят огнем.

Прижимаю ладони к груди Оливера, чтобы удержать равновесие, чтобы не опуститься на пол и удержать ускользающее от меня мгновение.

Происходит то, чего я не понимаю.

Словно просыпаясь, Оливер медленно открывает свои изумрудные глаза, и я знаю, что могу утонуть в них, если только позволю себе это. Я могу исчезнуть, раствориться. Все это похоже на взятую из книги историю. Румяные щеки и бесконечные поцелуи, а еще закаты, которые длятся и никогда не кончаются. Историю, в которой нет ни сердечной боли, ни смерти. Нет слез, рекой текущих у твоих ног.

Но я не в такой истории, нет.

Оливер сглатывает, медленно отводит руки от моих волос.

– Поздно уже, – негромко говорит он. – Тебе нужно поспать.

Но при этом Оливер продолжает пристально смотреть на меня, не отводя взгляд.

Слова рождаются у меня в горле, рвутся наружу, они уже у меня на губах, но я удерживаю их, потому что это неправильные слова. Опасные. Хрупкие, ломкие, которых не вернуть, не забрать назад. А еще сон все сильнее затягивает меня в свою черную нору.

Оливер выглядит таким же уставшим, как я: в нем тоже тьма, которой необходим отдых.