Зимняя Чаща - [38]

И чтобы Нора утонула, тоже не хочу. Не хочу, чтобы она задохнулась от той же самой боли, которую мы оба – каждый из нас – прячем глубоко в себе.

И потому я молчу, не разжимая губ.

Я закрываю дверь, и ветер утихает. Опадают занавески, распущенные волосы Норы опускаются на плечи. Мои руки слегка дрожат, а сам я делаю шаг навстречу ей. Дыхание становится прерывистым, оно когтями царапает изнутри мои ребра. Руки хотят протянуться к Норе, притронуться к ее ладони, скользнуть по длинному предплечью, остановиться над ямочкой ключицы. Сердце приказывает мне уйти, но я не хочу слушаться его.

Я хочу позволить себе ощутить, чего не ведаю, не понимаю. Невидимые крылья трепещут в моем горле, я чувствую покалывание в кончиках пальцев.

Я не хочу быть злодеем.

Но затем входная дверь распахивается, и в дом врывается кто-то, пахнущий алкоголем и розовыми духами.

Нора

Сюзи вваливается в мою гостиную. Куртка на ней застегнута на молнию до самого подбородка, на плечах и в волосах поблескивают снежинки.

– Чертовски холодно, – объявляет она, с грохотом захлопывая за собой дверь и устремляясь мимо Оливера к печке. Щеки и нос у Сюзи покраснели, а руки замерзли, и она первым делом протягивает их к огню.

Я смотрю на Оливера, но его лицо ровным счетом ничего не выражает.

– Что случилось? – спрашиваю я у Сюзи. – Я думала, ты останешься ночевать в лагере.

– Ретт – придурок, – отвечает она, смахивая тыльной стороной ладони упавшую ей на лоб длинную прядь. Теперь я вижу, что Сюзи пьяна, причем изрядно. Вероятно, они сумели стащить с лагерной кухни еще одну бутылку виски и прикончили ее в хижине. – Он сказал, что я не должна тебе доверять, – она поднимает на меня свои слезящиеся, налитые кровью глаза. – Сказал, что у нас из-за тебя будут неприятности, потому что ты слишком много знаешь.

В комнате вдруг становится невыносимо душно, у меня по телу пробегает дрожь. Я вновь бросаю взгляд на Оливера, но он лишь отступает на шаг и даже не смотрит в мою сторону. У него такой вид, будто он целиком ушел в свои мысли.

– Но мне ничего не известно, – говорю я Сюзи, вновь поворачиваясь к ней.

Но она продолжает говорить, словно не слыша меня.

– Я сказала ему, что он козел, и может сегодня спать один, – она хочет небрежно взмахнуть рукой, но та неуклюже зависает в воздухе, а голова Сюзи заваливается набок, словно ей трудно держать ее прямо. Я очень удивлена, что Сюзи заступилась за меня. Удивлена и благодарна ей. Может, она действительно считает, что мы подруги? На мгновение мне вдруг хочется протянуть руку и обнять ее.

– Все парни – придурки, – бормочет Сюзи и, оглядываясь, натыкается взглядом на Оливера. Мне становится интересно, скажет ли она что-нибудь ему – например, назовет ли его тоже придурком, как и остальных. Но Сюзи, не обращая на Оливера особого внимания, вновь поворачивается к печке, у нее такой вид, будто ее вот-вот стошнит.

– Может, тебе лучше присесть, – трогаю я ее за плечо.

Сюзи подскакивает, добегает до дивана, с разгона падает на него и резким движением натягивает до подбородка одеяло.

– Спой мне песенку, Нора, – мычит она, закрывая глаза. Ни дать ни взять малышка, которая просит рассказать ей сказку на ночь и спеть колыбельную. А потом дать ей молока с печеньем и в лобик поцеловать.

– Сюзи, – негромко зову я, но в ответ слышу легкий храп. Она уже спит.

Волосы Сюзи разметались по щеке, губы приоткрылись, и я полагаю, что теперь она, пожалуй, проспит до самого утра. Интересно, вспомнит ли она назавтра все, что говорили ей парни.

– Прости, – произносит за моей спиной Оливер. Он подходит ближе, и уже только от одного этого у меня сводит желудок. Сильное, странное ощущение. Будто кто-то у меня в животе кишки морскими узлами затягивает.

– За что?

Оливер отвечает тихо, словно боясь потревожить Сюзи, хотя она, мне кажется, не скоро еще проснется.

– За то, что сказали те парни.

– Я привыкла, что люди говорят обо мне, – отвечаю я, покачивая головой и криво усмехаясь.

Хочу дать ему понять, что это меня нисколько не волнует, что я сильнее, чем он мог подумать. Но при этом я верчу на пальце бабушкино кольцо и позволяю памяти переключиться на то, что те парни говорили у костра о голосах, которые они слышали у себя в хижине, и как сомневались, кого им обвинять – Оливера или Макса.

«Да они просто психи», – думаю я.

Слышали то, чего на самом деле нет.

– Мне не следует здесь оставаться, – осторожно, словно сам не веря своим словам, говорит Оливер. Он переводит взгляд на Сюзи, которая заняла весь диван. – Я могу найти себе другое место.

Удивительно, как легко можно убедить себя поверить, что здесь нечего бояться. Как легко можно смотреть на едва знакомого парня и верить каждому его слову. Возможно, я дура. Или все же тянущее ощущение в груди и то, что мое сердце то и дело сбивается с ритма, что-то да значит? Может, есть доля правды в этом чувстве?

Чувстве, которое я не должна игнорировать.

Чувстве, которое я не хочу испытывать.

– Нет, – говорю я наконец, и Оливер останавливает на мне свой взгляд, а у меня перехватывает дыхание. – Ты можешь спать на чердаке.

Его глаза теплеют, и комната у меня перед глазами начинает покачиваться, а кухонные часы принимаются слишком громко отсчитывать секунды. Фигура Оливера расплывается, и я вспоминаю, как он стоял за деревьями, наблюдая за мной у костра. Он следовал за парнями из лагеря потому, что беспокоился обо мне. Я не знаю, что мне чувствовать по этому поводу или что сказать, только сердце мое сильно, до боли, колотится под ребрами.