Зимний Мальчик - [39]

— Наверное, нужно позвонить в электросеть? — предложила Корова.

— Весь дом звонит. Тут у нас есть генералы, депутаты и другие официальные лица, знают, кому звонить.

— Ну, а раз так, не перейти ли нам к водочке? — предложил простой Конопатьев. — Наступила темнота, не ходи за ворота, кто на улицу попал — заблудился и пропал. А мы выпьем водочки, поплывем на лодочке, там где вечное светло, апельсины и тепло!

Дамы, впрочем, остались верными «Донскому». А я и вовсе боржому.

— Сто лет назад сидели вот так же при свете лучины в какой-нибудь деревенской избе, сидели, песни пели, на балалайке играли, и ничего, обходились без электричества, — мечтательно протянула Гурьева.

— Положим, сто лет назад и в городе собирались студенты, только не при лучине, а при свечах, и тоже обходились без электричества. Песни пели под гитару, а в домах побогаче фортепьяно стояло, — Суслик, как всегда, зрил в корень. — Попоют, попоют про народную долю, а потом идут лягушек резать. Кто играет на пианино, признавайся, Семен?

Пианино, «Petrof», скромно стояло в углу. Я его заметил сразу, как только вошёл, да и трудно не заметить. Заметил, и смутное предчувствие охватило меня.

— Батя. Иногда.

— А сам чего ж?

— Слуха нет, музыкального. Меня три года мучили в музыкалке, пока не поняли — бесполезно.

— А дамы? Как наши дамы? Играют?

— Я могу, — сказала Персидская Кошечка. — Одним пальцем. Чижика-Пыжика.

— Зачем одним пальцем, когда у нас есть настоящий Чижик! — донесла на меня Надя. — Чижик, девушки скучают, девушки хотят танцевать!

Предчувствие меня не обмануло.

— Только не оперу, — сделал заявку простой Конопатьев. — Шизгару можешь?

— Чижик всё может! — уверенно сказала Надя.

— И даже более того, — подтвердила Ольга.

Пришлось отложить салатик, встать и перейти к «Петрову».

Открыл крышку. Пробежался по клавишам. Состояние приличное, значит, кто-то не забывает о настройщике. А раз не забывает, то и сам играет, и играет хорошо. Да чего гадать, сам Сеня и играет. Достаточно на руки посмотреть. Но то ли стесняется, то ли умный: хочет пить, есть и танцевать, а играют пусть другие. Ладно, я не стесняюсь. И танцевать не очень-то и хочу. То есть танцевать я бы не прочь, танго, вальс или пасадобль, но ни тряска, ни топаталка, два общенародных танца, меня не увлекают. Да и тесно здесь.

Я начал одним пальцем: чижик-пыжик, где ты был? Поиграл минуту, и, видя вытянутые лица, решил более не дразнить, и устроил танцевальный марафон. Играл румбу и ча-ча-ча, камаринскую и яблочко, твист и танго, вальс и блюз, и, конечно, между ними вставлял свою версию «Венеры», то есть «шисгары» в русской транскрипции. Можно медленно потоптаться, можно быстро потрястись, а можно просто выпить рюмку водки. Но и в камаринской, и в танго, и в фокстроте, и уж, конечно, в Шисгаре даже не самое искушенное ухо могло услышать пение чижика.

Такая вот импровизация, которая закончилась на двадцать шестой минуте.

Аплодисменты. То есть похлопали. Оценили и отблагодарили.

И тут вспыхнул свет.

— Великая сила искусства! — сказала Персидская Кошечка. — Чижик побеждает тьму!

— Наш Чижик устал, нашему Чижику нужен отдых, — запрыгали вокруг меня Лиса и Пантера, обмахивая пот с моего чела кружевными платочками.

— Садись, Чижик, садись за стол! Тебе — самое лучшее, — сказал Суслик, пододвигая ко мне кусок торта с розочкой.

— И водки! — потребовал Женя. — Нужно выпить водки!

Судя по пустой бутылке, водка тоже не простаивала. Но я отказался:

— Водка с тортом — это перебор. Хватит и чая.

— А я не с тортом, я с салом. Из села прислали. Знаете ли вы украинское сало? О, вы не знаете украинского сала, если не торопитесь отрезать добрый шматок!

Лиса налила чашку чая и церемонно подала мне.

— Пей, Чижик, пей, тебе чай полезен.

Включили телевизор. «Огонек» кончился, шел концерт зарубежной эстрады. Восточноевропейской. Польша, Болгария, Чехословакия. Братья-славяне.

— И тебе это нравится, Чижик? — простой Конопатьев открыл вторую бутылку водки.

— Нравится.

— Так ведь мура, серость и отсталость.

— Я так не думаю, — а Карел Готт из телевизора меня поддержал. За ним Киркоров.

— Тебе что, битлы не нравятся?

— Мне много чего нравится, Женя, — и я встал из-за стола. — Я на минутку. Помыть руки.

Вышло минуты две, даже две с половиной. Возвращаясь (квартира-то немаленькая), услышал звуки паники. «Он задыхается!» «По спине, по спине бейте!», «Да сделайте же хоть что-нибудь!»

Я поспешил.

Конопатьев стоял у стола, держась за горло, а в спину ему стучали и хлопали все по очереди. Такое было впечатление. Нет, стучала одна Гурьева.

— Погоди, — я отстранил её, встал позади Жени, обхватил — кулак левой руки «под ложечку», большим пальцем к животу, правую руку поверх левой. — Не бойся, недолго осталось, — сказал на ухо Жени, вышло двусмысленно, но резко нажал обеими руками — в живот и вверх. Под диафрагму. Ещё и ещё.

Плюх! Изо рта выскочил шматочек сала. Так и знал.

Кондратьев задышал.

— Сядь. Рот открой. Открой рот, я говорю, — и пальцами залез ему в пасть. Вдруг что осталось? Нет, ничего.

— Посиди спокойно, всё кончилось, — и я ушел мыть руки заново. Мыло у Юрьева хорошее, вода тёплая, отчего ж не помыть.