Зимний дождь - [65]
Мама… Я часто вспоминал ее долгими зимними ночами, когда об окно больничной палаты билась метель и ветер скулил жалостливо, как забытый щенок. Было зябко и одиноко. Хотелось заткнуть уши, закрыть глаза и бежать, бежать тотчас же, не ловя попутных машин, не ожидая поездов, лишь бы увидеть полночные огни, прижаться спиной к горячей батарее, пить чай в своей тесной комнатушке и снисходительно улыбаться красноносому здоровяку, приглашающему в Сибирь. От кровати до дверей каких-нибудь четыре шага…
Но вспоминалась мать, виделся давний, казалось, невозвратно забытый и теперь всплывший со всеми подробностями день и час…
От искристо-синего солнца режет глаза, высоко, вровень с плетнями, накурены горбатые сугробы, только кое-где выпирают верхушки обтаявших колышков. Далеко еще до ручьев, до черных проталин, длинные сосульки пока цепко держатся за соломенную крышу, и только редкая капель с них, да табуны отогревшихся на припеке повеселевших воробьев напоминают о весне.
В полдень солнце пригреет жарче, и с крыши сорвется первая сосулька. Витая, с крутыми наростами, она костяно хрустнет, разобьется на куски.
— Весна зиме рог сшибла, — скажет мать, выглянув в окно. — Теперь уже скоро и гор потоки побегут.
Мы с Лизкой радостно прыгаем, значит, скоро мама будет печь жаворонков, и мы выбежим на улицу, держа в руках испеченных на пылу румяных птах, и станем громко звать: «Жаворонки, прилетите, весну красну принесите».
— Вот-вот заявятся, — обнадежит нас мать. — Как земля откроется, значит, тут они: сколько проталин, столько и жаворонков.
Пока я жил дома, всегда в канун весны мать пекла таких жаворонков. Но больше всего запомнился мне черный жаворонок. Обычно, даже в самое трудное военное время, мать ухитрялась сберечь для этого дня горстку муки, чтобы в весеннее утро дать нам с сестрой по хлебной птахе. А в тот раз, провожая нас в школу, она протянула по желудовому черствому бурсаку.
— А жаворонки не бывают такие… — с сожалением сказал я, — и не буду его брать…
— Как же, бывают, сынок! — уверила мать. — Ты видел только полевых — серых, а есть еще лесные жаворонки — черные.
Желудовая птаха была почти негорькая, во всяком случае, совсем не такая, как просто лепешка из желудей.
Никогда не забыть мне и еще одну весну, весну без жаворонка. Мама болела, и ее увезли в больницу, она была там долго, с зимы до лета. Без нее настал день, когда встречают птиц. Все обливские мальчишки звали их, а у меня не было жаворонка…
Мама… Я вспоминал, как она верила всему доброму, обещала только хорошее. Приметы ее всегда подсказывали радость. Если под Новый год небо было звездное, мать говорила, что это к урожаю ягод, в сретенье стучала капель — будет хлебное лето.
Календаря в нашей хате в пору моего детства не было, тогда их не привозили в Обливскую, но я рано узнал приметы каждого времени, любого месяца. Идешь с матерью по мартовскому лесу, где-нибудь в мокрых кустах звенит овсянка: синь-зань, синь-зань. «Слышишь, — спросит мать, — что птица поет: «Покинь сани»… Значит, скоро разорится зимний путь».
С матерью не скучно было ни в лесу, ни в поле, долгая дорога рядом с нею становилась короче. Она рассказывала обо всем просто и красиво: зацвела калина — значит поспела земля, закипела над Панским озером мошкара — пора сеять хлеб, задумался, замолк соловей — начал ячмень колоситься.
В самые горькие дни, в любое беспросветное время мать умела скрасить скупую на радости жизнь: возвращаясь с поля, она несла в фартуке пучки лазоревых цветов, а то копала под окнами лунки для новых кустов сирени.
— Не хозяйка ты, Катька, нет, — ворчала какая-нибудь старуха, остановись у плетня. — Лучше бы лишнее ведро картошки посадила. Вот они, рты! — и сердито тыкала костылем в нашу с Лизкой сторону.
— Стало быть, так и есть — не хозяйка, — без обиды соглашалась мать. — Только каждый по-своему понимает…
Мама научи меня жить, как ты.
…За окном в непроглядной коловерти беснуется метель, свистит ветер, холодно.
Но метели были всегда.
…До дверей всего четыре шага, там огни.
А Обливская в самой глубинке…
Мама! Я должен дарить людям своих жаворонков!
Кони шли рысью, под полозьями тонко позванивала дорога, от запаха чистого снега и лугового разнотравного сена, настланного в сани, слегка кружилась голова. Мы с Инессой сидели рядом в задке, а Николай Буянов правил. Он то и дело оглядывался к нам, и его синеватые глаза, припушенные белыми ресницами, смеялись.
— Я сначала думал — обознался, чуть не проскочил, — вспоминал он, как, въезжая в райцентр, заметил меня на крыльце чайной. — Не-е, машину бы ты не поймал, гляди, какие переносы, пришлось бы куковать тут, — говорил он, радуясь, что все так удачно обошлось и у него в райкоме партии, и со мной.
Буянов и Инесса прибыли в райцентр еще утром, Николая вызвали на бюро, а учительница отпросилась на день купить себе какие-то вещи в раймаге. Собирались они заглянуть и ко мне в больницу, не предполагая, что в это время я уже искал попутную машину. Нам просто повезло, что мы не разминулись.
— Поставили на вид, — еще раз напомнил Николай о бюро, натягивая вожжи и переводя коней с рыси на шаг. — А я и так у всех на виду. Для порядка наказали, — предположил Буянов. — Но могло хуже кончиться, шум-то вон какой Комаров поднял: «Подстрекательство, кулацкие замашки!» Хорошо, что первый — мужик умный, понял меня, — с удовлетворением отметил Николай. — Он недавно у нас, но знает дело…
Книга рассказывает о деревенском детстве в годы Великой Отечественной войны. На фоне обыденной и подчас нелёгкой жизни раскрывается красота души человека, его любовь к труду, к своему краю.
Это наиболее полная книга самобытного ленинградского писателя Бориса Рощина. В ее основе две повести — «Открытая дверь» и «Не без добрых людей», уже получившие широкую известность. Действие повестей происходит в районной заготовительной конторе, где властвует директор, насаждающий среди рабочих пьянство, дабы легче было подчинять их своей воле. Здоровые силы коллектива, ярким представителем которых является бригадир грузчиков Антоныч, восстают против этого зла. В книгу также вошли повести «Тайна», «Во дворе кричала собака» и другие, а также рассказы о природе и животных.
Автор книг «Голубой дымок вигвама», «Компасу надо верить», «Комендант Черного озера» В. Степаненко в романе «Где ночует зимний ветер» рассказывает о выборе своего места в жизни вчерашней десятиклассницей Анфисой Аникушкиной, приехавшей работать в геологическую партию на Полярный Урал из Москвы. Много интересных людей встречает Анфиса в этот ответственный для нее период — людей разного жизненного опыта, разных профессий. В экспедиции она приобщается к труду, проходит через суровые испытания, познает настоящую дружбу, встречает свою любовь.
В книгу украинского прозаика Федора Непоменко входят новые повесть и рассказы. В повести «Во всей своей полынной горечи» рассказывается о трагической судьбе колхозного объездчика Прокопа Багния. Жить среди людей, быть перед ними ответственным за каждый свой поступок — нравственный закон жизни каждого человека, и забвение его приводит к моральному распаду личности — такова главная идея повести, действие которой происходит в украинской деревне шестидесятых годов.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Прозу Любови Заворотчевой отличает лиризм в изображении характеров сибиряков и особенно сибирячек, людей удивительной душевной красоты, нравственно цельных, щедрых на добро, и публицистическая острота постановки наболевших проблем Тюменщины, где сегодня патриархальный уклад жизни многонационального коренного населения переворочен бурным и порой беспощадным — к природе и вековечным традициям — вторжением нефтедобытчиков. Главная удача писательницы — выхваченные из глубинки женские образы и судьбы.