Зимний дождь - [52]

— Ну, так я пошла, — попрощалась Наталья Васильевна и, обернувшись, призналась: — Ой, болит что-то у меня душа. Хоть вроде все в порядке в библиотеке, а болит…

— Да, Наталья Васильевна, — воспользовался я ее остановкой, — у вас по современным обрядам что-нибудь есть?

— Посмотрите сами с Надей, — извинилась она. — На полке «Искусство», там, где стихи…

Но, решив, что мы не найдем эту полку, вернулась, зашла в хранилище и указала:

— Вот тут…

Просторно, не вдавливаясь, на полке полулежали пьесы, стихи, несколько номеров сборников «Молодежная эстрада».

— Да, стихов тут небогато, — пожалел я.

— Сколько уж присылают, — ласково отозвалась библиотекарша.

— Интересно, а кого из поэтов читают в Обливской? — спросил я, все еще перебирая книги.

— Пушкина, конечно.

— А из современных?

— Из современных? — библиотекарша на минуту задумалась. — Есенина… — Еще помолчала. — Да, Евтушенко, — обрадованно вспомнила она.

— А Луговского, Мартынова, Василия Федорова не спрашивают?

— Не-ет, — протянула Наталья Васильевна, — их книг-то нет еще у нас. — И посетовала: — Сейчас столько молодых поэтов. Разве за всеми уследишь? — И заторопилась, услышав сигнал машины.

Наступила долгая неловкая пауза. Я видел, что про обряды ничего в библиотеке нет, но продолжал переставлять книги.

— Знаешь, зачем ее вызвали в отдел? — спросила меня Надежда, когда я вернулся в каморку. — Хотят с почестями проводить на пенсию…

— А что, разве ей…

Окончания вопроса не последовало, скрипнула дверь, и в библиотеку с двумя книжками под мышкой зашла Нюська Варламова. Хотя Нюськой вряд ли можно было назвать ее. Тогда, на свиноферме, высмеивала меня шустрая, горластая девчонка, а теперь вошла тронутая полнотой женщина, с глубокими морщинками на красном обветренном лбу. Но она еще не замужем, об этом сказали мне, когда думали, кого можно втянуть в работу клуба.

— А Наталья где ж? — обратилась Нюська к Надежде, присаживаясь на стул.

— Я за нее сегодня. Давай приму.

— Надя, подбери мне еще что-нибудь такое, жизненное, — доверительно попросила Нюська и призналась: — Я прямо ревела над этой книжкой. Така-ая книжка, — восхищенно протянула она. — Вот ведь жизнь: и она его любила, и он ее, а ничего не вышло. Расшвыряло их в разные концы, а встретились уже чужие. А такая любовь начиналась…

— Бывает, Нюся, бывает, — подтвердил я, чтобы хоть как-то разделить ее восторженность.

— Нет, не бывает, — неожиданно включилась в разговор Надежда, — значит, не настоящая любовь.

— Вот и я думаю, — обрадовалась Нюська, — кабы любил он ее, вовремя нашел бы… Под землей, а нашел! А так, значит, милование с целованием, и все.

— Земля глубока, всю не перекопаешь, — попробовал закончить я спор.

— Если б захотел — перекопал, — продолжала Надежда обсуждать книгу.

— Да там никого и не закапывали! — удивленно разъяснила Нюська. — Это только говорится: из-под земли. Просто так…

— Все просто так, — весело согласился я с Нюськой.

— А вы тоже читали эту книгу? — радостно спросила она, и в глазах ее, затянутых наволочью, сразу посветлело. — Читали, да?

— Нет, не пришлось, — сознался я.

— А ты, Надя? — с несколько утраченной уверенностью обратилась Нюська.

— И я нет…

— Так чего ж вы спорите? — хохотнула она, всплеснув руками. — Вот чудаки-то! Прочтите, обязательно. Интересно!

Надежда порылась в книгах, подала несколько штук на выбор. Принимая их, Нюська задержала взгляд на ее руках.

— Надь, чего это у тебя пятна, обварила, что ли?

— Да, ожог давнишний…

За окошком гыркнуло, будто сильный ветер качнул ставни. Перегнувшись через книги, я выглянул в окно и глаза в глаза встретился с Комаровым. Он шагнул от стены, лихорадочно стал считать на брюках пуговицы, как бы в самом деле приспичило прямо под окном библиотеки. Сообразив что-то, он кивнул на створки и крикнул через стекло:

— Ставни разошлись, сбить надо. Я распоряжусь, — и, отогнув рукав серого барашкового пальто, он взглянул на часы, заторопился куда-то.

Надежда сидела спиной к окну, записывая Нюське книгу, и ни одна жилка не дрогнула у нее на лице. Словно все это ее не касалось, будто так и должно быть.

— Чегой-то он лазит тут как кот? — удивилась Нюська. Но тотчас спохватилась: — Ой, Надька, я и забыла… Мы, доярки, привыкли начальство костерить…

— Ты разве ушла со свинофермы? — спросил я, чтобы не возвращаться к разговору о Комарове.

— Ушла! — решительно махнула она рукой. — Да жалкую теперь… — И вспомнила: — Ой, я тут разговорилась, а коровки-то не поены. Побегу я.

— Пойдем вместе, — предложил я. — Мне нужно туда.

— Плакаты, что ль, понесете? — засмеялась Нюська, видимо, вспомнив давнее. — Сейчас мух нет, те еще не засижены. Хватит нам их.

III

По дороге на ферму, а она в самом конце станицы, за Заталовкой, мы с Нюськой продолжали обсуждать книжки, читанные ею в этом году.

— Попалась мне одна про геологов, — рассказывала она, гукая тяжелыми резиновыми сапогами, — читаю, и смех меня разбирает, как этот писатель переживает об них, геологах-то. И рюкзаки-то им плечи трут, и гнус, это, значит, мошка, вроде ростока нашего, их одолевает, и спят-то они у костра. Читаю и думаю: бедные, бедные, как же им тяжело! Сюда бы их, на ферму нашу Обливскую. Потянули бы каждый день жилы из двадцати коров, покидали бы вилами силос из ям, поносили бы его в сопетках на горбу, а я бы согласилась уж на их место, пострадала бы у костерка. Руки у них от этой, чем землю-то ковыряют, в мозолях. А у нас они совсем скрюченные, как грабли, — для убедительности Нюська растопырила грубые, с бугорками на суставах пальцы. — А мехдойка вон лежит, и подвесная дорога за коровником в навозе тонет…