Зимний цветок - [66]

— И вы не знаете, кто назначил Виктории встречу?

При мысли об одинокой, испуганной Виктории, голодной и раненой, где-то там, в темноте, у Пруденс сжималось сердце. Где она может быть?

Ровена покачала головой:

— Ты же помнишь, каково с ней. Она все держит в секрете. Тем не менее я удивляюсь, почему сестра никому не похвасталась работой с суфражистками, даже несмотря на любовь к тайнам. С тобой она говорила о новой должности?

— Да, сказала, что нашла работу, но не вдавалась в подробности. Помню только, что ее назначили представительницей организации — весьма странно для новичка, на мой взгляд.

Сюзи долила в чашки чай, и Пруденс сделала глоток. Решившись, она повернулась к Ровене:

— Я поеду завтра с вами.

Старшая сестра прикрыла лицо руками, тонкие плечи задрожали. Пруденс хотела было уточнить, что волнуется исключительно за Викторию, но смолчала. Сейчас не время.

Вскоре Ровена и Кит ушли, пообещав сообщить, если получат до утра новости. Дверь за ними захлопнулась, и Эндрю сгреб жену в охапку.

— Все будет хорошо, — твердо прошептал он в растрепанные волосы. — Уверен, Виктория объявится еще до завтрака, живой и невредимой.

Но из-за плеча мужа Пруденс видела Сюзи, и выражение лица девочки не обнадеживало.

Глава шестнадцатая

Когда Виктория снова открыла глаза, в комнате горела лампа. Девушка пару раз моргнула и испуганно вздрогнула, когда над ухом раздался женский голос с сильным ист-эндским выговором:

— Я вижу, что ты пришла в себя, так что не прикидывайся спящей. И не вздумай кричать, иначе доктор отправит тебя в лечебницу для буйных. Поверь, милочка, ты сто раз пожалеешь, что туда попала.

Виктория замерла. В нос ударил запах мочи и хлорки. Крохотное окошко над головой почти не пропускало света и было забрано решеткой. Сердце забилось чаще.

— Скажите, где я!

— А «пожалуйста» ты забыла? Я понимаю, что ты видавшая виды суфражистка, а я всего лишь сиделка. Но это не значит, что можно забыть о хороших манерах.

Виктория попыталась сесть, но обнаружила, что на сей раз ей приковали не только руку, но и ногу. Женщина рассмеялась:

— Я не хочу, чтобы ты снова меня лягнула.

— Простите, — искренне взмолилась Виктория. — Пожалуйста, скажите, где я?

Женщина подошла ближе. Поверх полосатой бело-синей блузки и длинной юбки из дешевой фланели похрустывал накрахмаленный фартук. Волосы прикрывал белый льняной чепец. От женщины сильно пахло щелочным мылом — не самый изысканный аромат, но несравнимо лучше, чем застарелая моча. Глаза ее поражали яркой, живой синевой.

— Так-то лучше. Ты в Хэллоуэйской тюрьме.

Виктория всхлипнула. Пульс участился, легкие сдавила тяжесть. Ей пришлось закрыть глаза и отсчитывать неглубокие вдохи, пока стянувший грудь обруч не исчез.

— Почему я здесь?

— Ты не знаешь? — В голосе сиделки звучало неподдельное удивление. — Вот так новость. Обычно ваша братия гордится своими подвигами. Или ты не помнишь?

Девушка крепко задумалась. Она помнила, что зашла в Национальную галерею с Мэри, а потом…

Память вернулась с полной силой, и Виктория застонала.

— Ага, значит, вспомнила.

Девушка снова попыталась сесть, но скоро сдалась и, обессилев, упала на матрас. Подушка кусалась и натирала шею. Оставалось надеяться, что виной дешевое полотно, а не клопы.

— Я думала, тюрьмы совсем другие.

— Это не тюрьма, — фыркнула женщина. — Ты сейчас в больнице. Тебя принесли сюда полумертвую. У тебя какое-то заболевание легких?

— Да… у меня астма.

Виктория чуть не подавилась ненавистным названием, но выговорила. Все равно от болезни никуда не денешься, как ни скрывай ее от других.

Сиделка кивнула и сделала пометку в карте.

— Доктор так и решил. И не волнуйся. Вскоре тебе представится случай изучить камеру изнутри. Хотя вы, суфражистки, обычно получаете поблажки. Только не пытайся заморить себя голодом. Иначе нам придется кормить тебя насильно, а я в жизни не видела ничего противнее. — Женщина строго посмотрела на Викторию и пощупала пульс.

— Почему я должна голодать? — недоуменно переспросила Виктория.

Она слышала, конечно, об устраиваемых суфражистками голодных забастовках, но всегда считала, что попытки довести себя до смерти не помогут делу.

— А почему другие это делают? — вполне резонно заметила сиделка. — Но ты так молода и так сражалась за каждый вдох… Уверена, ты воспринимаешь смерть иначе, чем большинство этих экзальтированных дамочек. Тебе сильно повезло, что ты выжила, душенька. Я думала, что уже ничего не поможет. Тебя принесли синюю, как моя блузка. В туалет надо?

Виктория кивнула, и женщина указала на ведро в углу.

Девушка содрогнулась.

— Что поделать, без затей, но, с другой стороны, зачем тратить деньги на тех, кто нарушает закон. А сейчас, если пообещаешь не закатывать истерику, я тебя развяжу и сделаешь свои делишки. И смотри мне, не выкидывай номера. А то позову Эда и заставлю все делать при нем.

Виктория в ужасе пообещала вести себя паинькой. После сиделка уложила ее в постель и посоветовала поспать.

— Ты выглядишь разумной девушкой, так что не буду тебя приковывать. Смотри мне, я не хочу получить из-за тебя взбучку. Нарушишь обещание — и я спеленаю тебя, как младенца. — В подтверждение своих слов сиделка потрясла наручниками.