Зима с Франсуа Вийоном - [16]

Глазея по сторонам и в который раз восхищаясь размерами Парижа, Жан-Мишель даже забыл про холод — а потом по привычке, появившейся у него с некоторых пор, начал мысленно читать Вийона. Красивые вещи в витринах лавок и кокетливые покупательницы сразу напомнили ему «Ballade des dames du temps jadis»[11]. Он вспомнил её рефрен «Mais oùsont les neiges d’antan!»[12] и грустно улыбнулся. Белый чистый снег этой зимы тоже растает, и эти женщины тоже когда-нибудь состарятся…

После истории с Толстой Марго Жану-Мишелю было любопытно, как Вийон относился к женщинам. Была ли у него любимая, а может, и жена? Вийон, как всякий мужчина, имеющий понятие о чести, не слишком распространялся на эту тему в стихах, но всё же упомянул о несчастной любви: «A celle doncques que j’ay dict, qui si durement m’a chassé…»[13]. Вийон написал, что эта женщина причинила ему зло, завещал ей своё сердце, «бледное, жалкое, мёртвое и онемевшее», — и препоручил её милости Божией. В другом месте он назвал и имя — Катрин де Воссель, а также имя некоего Ноэля, о котором поэт был крайне невысокого мнения. Но тем не менее Катрин предпочла Ноэля Вийону. А в довершение всех бед однажды, по наущению Катрин, Вийона избили до полусмерти.

Изо всех женщин Вийон только о своей матери писал без малейшей примеси насмешки или упрёка, с нежностью и уважением. А когда он принимался рассуждать о женщинах отвлечённо, в его словах появлялась жёлчь; он красочно описывал весёлых девиц из многочисленных парижских притонов, их облегающие платья или груди, обнажённые до сосков, чтобы привлечь клиентов, и ехидно отмечал, что женская красота — явление временное. Да уж, не всякую даму вдохновят стихи о том, что всё проходит, в том числе и её неотразимое очарование… С одной стороны, Вийон, конечно, был прав, с ним даже не хотелось спорить; не он придумал, что время идёт, и не он открыл, что весна, как бы пышно она ни цвела, рано или поздно сменится летним зноем, а потом наступит холодная, дождливая осень. И в самом деле, где сейчас были прекрасная Флора, Таис, Элоиза и даже Жанна Д’Арк? Там же, где давно растаявший снег прошлых лет… И всё-таки Жан-Мишель был немного озадачен. Неужели Вийон даже эту сторону жизни, самую нежную, самую прекрасную, бестрепетно доводил до логического конца, до исчезновения, до смерти, до бледных теней, в которые превращаются в людской памяти и в стихах некогда прекрасные истории и прекрасные люди?

Жан-Мишель читал рыцарские романы и втайне мечтал о любви, о которой они рассказывали, мечтал однажды принести свою жизнь в дар какой-нибудь Прекрасной Даме, торжественно опуститься перед ней на одно колено, как трубадур, и произнести самые красивые, самые лучшие стихи, чтобы восславить её красоту и добродетель. Как именно должна выглядеть эта дама, он представлял себе весьма туманно, что совершенно не мешало вдоволь мечтать о ней. Правда, пока эти мечты не спешили воплощаться, потому что парижские улицы, по которым Жан-Мишель ходил каждый день, были наполнены либо почтенными домохозяйками, в которых не было ровным счётом ничего интересного и привлекательного, либо их надменными дочерьми, юными копиями своих матерей, либо продажными женщинами, одетыми в сюрко непристойно ярких цветов и такие узкие котты, что они могли бы с тем же успехом ходить вовсе без коттов, — впрочем, многие так и поступали, обнажаясь где только можно и нельзя… Жан-Мишель смотрел на этих женщин со смесью страха и любопытства — а Вийон беззаботно смеялся над ними, прекрасно понимая их сильные и слабые стороны, и, казалось, совсем не верил в прекрасную неземную любовь.

Поэтому от строк Вийона, посвящённых женщинам, Жана-Мишеля всегда немного коробило: да, ему нравилось представлять себе женскую красоту и молодость, но совсем не нравилось думать о том, что женщины порочны, или о том, что однажды красавицы превратятся в старух и потеряют всё, потому что красота была их единственным сокровищем… Жан-Мишель любил наблюдать за людьми, подмечать характерные черты в их поведении и манерах, и на старух тоже смотрел — их яркие, гротесковые лица чем-то напоминали театральные маски. Они были очень разными, добрыми и злыми, благообразными и уродливыми, — и все, даже в этом возрасте, оставались женщинами, возможно, в прошлом красавицами, для кого-то — единственными и прекрасными… А где теперь их красота, где прошлогодний снег?..

Впрочем, Жану-Мишелю всегда был очевиден ход времени. Он не относился к людям, которые не ощущают медленных перемен, происходящих с течением дней, и безмерно удивляются, вдруг обнаружив, что уже повзрослели или состарились. Жана-Мишеля куда больше волновал вопрос, что хотел сказать Вийон, приводя в пример время в своих стихах? Что он презирает женщин — или, напротив, сочувствует им, прекрасно понимая, что время причиняет им куда больше боли, чем мужчинам? Или же Вийон считал женщин сосудами порока и ничем больше? У Вийона ведь была ещё и «Ballade de la Belle Heaulmière aux filles de joie»[14]. Ловите молодость, красотки, время проходит, а ни одна уродливая старуха не вызывает любви. Старуха никому не нужна и бесполезна, словно стёртая монета. «Как прошлогодний снег», — мысленно прибавил Жан-Мишель, а потом вспомнил, как однажды поделился этими мыслями с Анри. Тот насмешливо ответил: