Журавлиная ночь - [8]

— И прежде всё не было просто и гладко…—

снова повторил Тубанов,—

…Но всё до чего же сложнее сейчас:

Чем дальше наука решает загадки,

Тем больше вместить должен каждый из нас…

(«Опять про студентов!», — понял Кламонтов.)

— И участь студента грядущего века:

Профессии нет — а уже ветеран…

Сдавал анатомию он человека,

И Библию, и атеизм, и Коран…—

продолжил Мерционов. — Ну, тут хоть во взглядах свободнее…

— …и штангу, и плаванье по физкультуре,

Истпарт и истмат, диамат, сопромат,

И шахматы, шашки — для общей культуры,

И всякие методы: «пед…», «лит…» и «мат…»,—

продолжил уже Тубанов.

— С кругами в глазах говорит он знакомым:

«Вчера мне исполнилось семьдесят лет…

Немного ещё — и я с красным дипломом

Вернусь в истицу аспирантом». Но нет…—

подхватил Мерционов с тяжёлым вздохом.

— «Непросто всегда быть изящной и милой,—

Как будто на свете нет твёрдой земли,—

Сказали лопаты, — но вырыть могилу

Мы всё же смогли! Поверьте, смогли…»,—

продолжил Ареев.

(«А там и есть чья-то душа! Но чья?..»)

— И вот вам финал: стать пытаясь ученым,

Всё честно зубривший, не клявший судьбу —

Покинул он вуз как мертвец, заключённый

В почётном, с отличием, красном гробу…—

так же грустно закончил Мерционов. (Или нет?)

— Так смерть объяснит, к вам нагрянув однажды,

Всё то, что сказать не сумею вам я…

Но всё-таки — ценность у личности каждой

Должна быть своя и только своя!

И вовсе не надо, всё только готовясь,

Бессмысленно что-то, страдая, терпеть —

Поскольку мы, жизнь догоняя как поезд,

Приходим в наш мир, чтобы что-то успеть…—

уже явно закончил Ареев.

— …Пока же мы, жизнь догоняя как поезд,

Всегда не успеем куда-то успеть…—

однако, уточнил Тубанов. — Но смысл в общем тот же… Тут и эта гонка неуспеваемости — и монархисты, и прочие уже «поджимают». 83-й год…

— Но многое уже сложилось, — печально вздохнул Ареев. — По 94-й включительно. Вот только что дальше в ноябре в Ичкерии, не ясно. Хотя… Точно! Насчёт ворон и разлома во времени — слушайте, как дальше:

…Разлом! С эшафота я вмиг слетел!..

Уткнулось начало в конец —

И тот, которой на мне сидел,

Вдруг встал и пошёл во дворец…

(«Дворец! — заставило Кламонтова вздрогнуть. — И тут дворец!»)

— Жалеть ли, что сам я недолго стоял?

Такая у нас работа…

А вот — на другого, что дальше встал,

Сажают ещё кого-то…—

продолжил Тубанов.

— И людям здесь мира опять не видать,

И хватит дела… другому…

А как бы хотелось им всем сказать:

«Мир вашему дому!»–

закончил Ареев. — Что ж, давайте… расшифровывать. Итак — мог быть мир, но его нет, поскольку кто-то что-то не успел. И тоже школьник, или студент, как мы…

— Думаешь, вот как? И расписание мерцает, как никогда раньше — по крайней мере, на нашей памяти! Неужели вагон нашёл что-то ключевое? — спросил Тубанов, боясь поверить себе. — Что замыкает сразу многие линии?

— Не знаю, — с сомнением ответил Ареев. — Сколько уже сменилось таких, как мы — и все надеялись, что уж они-то дойдут до конечной цели, разрешат что-то ключевое. И все просто передавали вагон другим… Откуда следует, что удастся именно нам?

— Но что-то же назревает! Какая-то новая операция! Выходим из режима ожидания… (Так назывался промежуток между операциями, когда вагон лишь курсировал по какому-то, обычно замкнутому, маршруту.)

— Назревает, — согласился Ареев, — но что? И такое ли масштабное? Хотя верно: отжившие идеи «привлекает ворон» — а студентам, пока поступят в вуз, да пока окончат, что-то уже не успеть. Каким-то конкретным…

— На кого и замкнуто что-то в будущем, — добавил Мерционов. — Да, кажется, есть. Нашли узловую точку…

(«А те истории? Неужели… кто-то из них — в 1983 году?»)

— И всё-таки решающая операция? — голос Ареева дрогнул. — И мы завершим что-то? Боюсь поверить…

— А Хельмут и Вин Барг ещё спят! — спохватился Тубанов. — Сказать им?

— Пока первоначальная информация, — ответил Ареев. — Как вагон что-то найдёт точно, они сами узнают.

— Я уже не сплю, — откликнулся Вин Барг. — И всё слышал…

— И я, — решился признаться Кламонтов. — Лежу, и всё думаю… Но что с расписанием?

— Мерцает, — ответил Тубанов из коридора. — Вагон решает, как ехать: через пролив или в объезд? Хотя подождите…

…Грохот наполнил коридор вагона — и будто вспышки тьмы замелькали сквозь весь его объём. Именно так — тьмы, а не света. Они пропускали товарный состав — вернее, проносились сквозь него…

Кламонтов вспомнил, как когда-то впервые поразило его прохождение сквозь другой поезд. Но то был пригородный дизель, ярко освещённый внутри, а сейчас — мелькали тёмные массы без деталей. И пусть за все условные годы впечатление стало привычным, стёрлась острота восприятия — осталась «эмоциональная тень». Ведь там мог быть — холод рефрижераторов, тонны щебня, цемента, железных окатышей, страшная кислотная среда цистерн, где нет места ничему живому; а они — запросто проносились сквозь это…

— Ну, это ещё что! — донёсся сквозь грохот голос Мерционова. — Помните, однажды ехали сквозь эшелон с танками, а он притормаживал? И всё можно было увидеть! А техника-то, наверно, секретная…

— А правительственные поезда? — напомнил Ареев. — Кто только не проносился сквозь нас! Я сперва даже, бывало, думал: не остались бы тут! Что тогда с ними делать?