Жуки с надкрыльями цвета речного ила летят за глазом динозавра - [13]

Дальше он помнил только, как лежал на полу в коридоре, в щеку ему упирался грязный ботинок. Потом его потащили, голова билась о чье-то колено. Тащили-тащили, пока не бросили на носилки. Потом — потолок приемного покоя с яркой лампой. Девушка в белом халате писала в клеенчатую тетрадь за доктором. Несколько серых фигур на скамье. А доктор склонился над ним и безучастно посмотрел ему в ноздри.

По утрам толстая санитарка прикатывала в палату тележку с завтраком: перловка на воде, хлеб и какао цвета грязной лужи, в которую пролили две капли молока. Люди с неохотой ковырялись ложками в липкой каше. Скуку разгонял радиоприемник на батарейках и разговоры: кого когда выпишут, про мясистую грудь санитарки, и кто какие сигареты курит.

Утром санитарка приносила ему судно, и он торопливо тужился, опорожнял отвыкший работать кишечник. Очень застеснялся, когда в среду, после вечернего горохового супа, непослушный воздух вышел с неприличным свистом: срам-то какой, а еще слесарь шестого разряда!

Кровать его стояла у окна, но врачи запрещали садиться — и много дней подряд он видел только птиц в небе да макушки деревьев. А потом вдруг очнулся: какие запреты, жизнь кончается — и сел на кровати, чтобы увидеть улицу. Аптека. Магазин с вывеской «Хлеб». Дома из темно-красного кирпича. Две машины затерлись бочинами на перекрестке, и водители — один в кепке, другой тоже в кепке — машут руками, доказывая друг другу свою правоту. Дед узнал улицу Юных комиссаров. Осознав свое географическое положение в этом мире, он вздохнул и лег, потеряв всякий интерес к происходящему за окном.

Через неделю доктор обратил внимание на усиливающийся кашель деда, подозвал молодую медсестру и спросил:

— Температуру больному мерила каждое утро?

— Не-а.

— Дай мне градусник.

— Зачем?

— В ухо тебе запихну, дура. Неси живо!

Через три дня деду поставили диагноз пневмония, и он подумал, что надо дать указания: чтоб одели его в специально для такого случая приготовленный синий костюм, что висит в шкафу; чтоб рубанок, молоток и ножовку, что под раковиной в кухне, отнесли сантехнику Свищенко, ему пригодится. Лука бы с черным хлебом и крупной солью…

Дед умер в первой половине ноября. Тело его лежало в морге, по телевизору отменили трансляцию хоккейного матча и весь день показывали балет. На следующее утро газеты сообщили о смерти великого человека, и по всей стране был объявлен траур. Он умер в один день с Леонидом Ильичом Брежневым.

Тайна Розы

Дед лежал в гробу в Большой комнате. Руки ему зачем-то связали шнурком. По квартире бродили чужие люди. Они подходили к гробу и смотрели в него, делая задумчивые лица. На матери была черная косынка. Бабуля Мартуля рыдала так страшно, как будто ей зеленкой прижигали болячку. Отец сидел в сторонке на табуретке и грыз ногти. Что это было? Почему это все происходило? Откуда люди, и дед ли это?

В тот день я впервые увидела сестру деда Николая — сумасшедшую бабку Шуру. Она была в черной шляпке с вуалеткой и в полосатом платье, похожем на пижаму моего отца. Морщинистые губы она намазала ярко-красной помадой. Сумасшедшая села на кухне, сложив руки на коленях. Я заинтересовалась неподвижной старухой и решила с ней поиграть. Подкралась к ней сзади и громко крикнула.

— Ах! — сумасшедшая Шура вздрогнула и схватилась за грудь, как трагическая актриса театра и кино Татьяна Доронина. — Разве можно так пугать, у меня же сердце выскочит! Ну иди отсюда, ты пугаешь меня.

Поздно вечером, когда ушли чужие люди, квартира стала казаться пустой и тихой. Бабуля и мать с отцом сидели на кухне и молчали. Я с замиранием сердца заглядывала в Большую комнату — там, в темноте, стоял гроб. Я искала кота. Его нигде не было.

Вдруг пришла старуха Роза — в черном платке, в черной кофте и длинной черной юбке. Лицо ее мне тоже показалось черным. В тот вечер я узнала тайну Розы — если у кого-то появлялся мертвец, звали ее. Ночами она приходила в дома, где были покойники, и до утра читала над гробами псалтырь.

Роза прошла в Большую комнату, зажгла тонкую свечку, сунула ее в тарелку с просом. Встав у гроба, она надела очки и начала произносить страшные, непонятные слова:

— Помяни, господи боже наш, в вере и надежди живота новопреставленного раба твоего…

Роза равнодушным голосом говорила про мытарства души деда — и меня пробирал холодный ужас от ее слов, казалось, что по макушке у меня ползают муравьи. Душу деда, оказывается, держали грехи, он плакал и мучился в своем гробу, со связанными руками. Но слез его никто не видел. Мне хотелось крикнуть: «Развяжите ему руки, пусть он убежит отсюда!». Но я боялась так кричать — слишком черной, страшной и почтенной была старуха Роза с псалтырью в руках.

Утром Роза выпила холодного чаю на кухне, сказала бабуле Мартуле: «Крести ребенка, нечего больше ждать», — и ушла.

Деда похоронили, вымыли пол в квартире. Но зеркала долго еще были занавешены простынями. На сорок дней бабуля Мартуля собрала поминки. Пришли слесаря из цеха, соседи и сумасшедшая Шура. Выпили водки, поели блинов.

— Дружно мы с ним жили, — вздохнула бабуля Мартуля. — Умру я, похороните меня с ним в одной могилке.