Жуки с надкрыльями цвета речного ила летят за глазом динозавра - [12]

Парад планет

Однажды в цехе бабуля Мартуля зашла на склад. На складе горела лампочка, а под ней сидел дед Николай и плакал. На газете перед ним была разложена закуска: соленый огурец и черный хлеб. Бутылку водки дед наполовину выпил.

— Ах и бессовестный, напился! — всплеснула руками бабуля. — Чего рыдаешь?

— Он же меня сбил, как барана, и уехал, — прижав кулаки к глазам, объяснял дед. — Свету жалко. Если со мной что случился, береги ее. И Шурку, сестру мою, тоже береги.

Бабуля Мартуля отобрала у деда бутылку и заперла его на складе до вечера, чтоб отсыпался.

— И ведь сколько лет мы с ним дружно жили. Всегда он получку приносил, слушался. Выпивал, конечно, но не крепко. Чтобы вот так, прямо на работе, — никогда такого не было, — вздыхала бабуля Мартуля, сидя с матерью на кухне.

— Тяжело ему, гордый он, — пожимала плечом мать.

Тут вскипел чайник, и мать разлила по стаканам кипяток. По радио гнусавым тенором певец пел:

Уже зовет меня в полет мой дельтаплан…

— Вот ведь и поет вроде складно, — заметила бабуля. — А музыка не по мне… Бухает что-то.

— Ничего ты не понимаешь в музыке.

— Да, не люблю я эту вашу музыку, — согласилась бабуля и спросила: — А что это, дельтаплан?

— Дельтаплан — это дельтаплан, — устало объяснила мать. И я представила дельтаплан — похожий на огромный цеппелин, он ждал, пока я заберусь в него, чтобы лететь на Марс.

10 марта после обеда пошел дождь, и долгая зима закончилась. В семь часов вечера дед выпил кипятка с помадкой. Помадка была мягкой, свежей, выпуска местной кондитерской фабрики. Он любил эти конфетки — в охотку. Потом надел плащ и пошел на улицу. Сел на лавку у подъезда и посмотрел на свои сапоги, погруженные в лужу. Cапоги как сапоги, производства Томского завода резиновых изделий, такие и покойнику Суслову надеть не стыдно. Добротные. Дед поднял глаза в небо.

Два дня назад в газете он прочитал о том, что все девять планет солнечной системы готовятся выстроиться в линию по одну сторону солнца, и 10 марта состоится максимальное их сближение — большой парад планет, который наблюдается раз в несколько столетий. Хотелось увидеть что-то большее, чем двор с грязным снегом, собаками и ребятней. Дед представлял несущиеся в холодном космосе планеты, звезды на краю галактики, диаметр которых столь велик, что даже самолет, летящий со скоростью 900 км/ч мог бы облететь их только за 1000 лет. «Ведь это ж как мы всю жизнь мучаемся и даже не замечаем этого всего», — думал он.

Небо было обыденное. Садилось солнце. Через некоторое время появились точки звезд. В астрономии он, простой слесарь, был не силен, и ничего особенного не заметил. Сидя на мокрой лавке и грея руки в карманах, затосковал: вот так и прошла жизнь, даже парада планет не увидел.

Вдруг его окликнул сантехник Свищенко:

— На моторке можно плавать, а, Николай Николаич? Венеция, блин!

— Да, — кивнул дед.

— Как жизнь-то? Ты чего сидишь, отдыхаешь?

— Да так… — неопределенно пожал дед плечами. Ну в самом деле, не говорить же со Свищенко о параде планет.

— Ну ладно, пойду. Не болей.

— Ты погоди. Сказать я тебе хочу напоследок. Не снимай ты больше дворники с машин. Хороший ты человек, поймают ведь тебя, сядешь.

— А напоследок-то почему? — заулыбался Свищенко.

— Да ну тебя! Иди и не воруй больше.

Летом дед надевал соломенную шляпу, накидывал на плечи рюкзак с термосом, бутербродами и варенными яйцами и отправлялся на автобусную остановку — ждать рейса на Алексеевку, где у нас была дача. Бабуля Мартуля одобряла его поездки: хоть не сидит сычом в четырех стенах.

В рейсовом автобусе на Алексеевку стояла духота. Он вытирал испарину со лба носовым платком, слушал разговоры людей, сам говорил — и рубцы на сердце постепенно рассасывались. Дед в такие моменты хотел выглядеть, как заправский дачник, что было синонимом счастливого человека. Пестрые сарафаны, корзинки, панамы, крепкий запах пота, до черноты загоревшие плечи — среди людей было спокойнее.

Осенью во время проливного дождя сердце давало о себе знать, ныло. Он сидел в кресле, смотрел по телевизору новости. Иногда высказывался вслух, но уже через секунду осознавал, что политически острых мыслей его по поводу окончания строительства магистрального газопровода Уренгой — Грязновец никто, кроме меня, не слушает.

Дед записался в районную библиотеку на Республиканской и брал умные учебники по физике и астрономии. В читальном зале том за томом пролистывал Большую советскую энциклопедию, которую на руки не выдавали, и делал простым карандашом пометки в блокнот, натыкаясь на интересные факты о небесных телах и галактиках.

Как-то осенью у него случилась бессонница. Болело сердце, шорохи в квартире беспокоили. Ему привиделся в углу, на стуле, силуэт женщины, которая давным-давно угощала его вином из яблок, а потом умерла от пневмонии, не прожив с ним и года. Он в страхе закрыл глаза, а когда открыл, женщины не было. Дед встал, выпил валерианки и просидел остаток ночи на кухне, читая книгу. Под утро пошел ливень и смыл угрюмые впечатления с души.

Но в девять часов утра стало совсем плохо с сердцем: ныло, места себе не мог найти. Пошел умываться и почувствовал острую боль. Собрался с силами и добрел до кухни, где пила ячменный кофе моя мать. Эти метры от ванной до кухни показались ему вечностью, словно он Ахилл, который не может догнать черепаху.