Жук золотой - [90]
Я чувствовал в истории первого путешествия русских моряков в Антарктиду какую-то личную тайну… Нутром чуял! Читал ночами, при свете китайского фонарика, под одеялом. Предчувствие не обмануло меня! Вот оно: «От сего мыса, названного мною мыс Куприянова, до мыса ошибки 66 (так названного капитаном Куком) берег идет на SO 50 градусов 30 минут, десять миль, наполнен островершинными каменными горами…»
Сладко заныло под сердцем.
Кук ошибся. А Фаддей Фаддевич нет! Тот мыс не мог быть мысом ошибки. Он назвал его именем Куприянова, своего сподвижника. Но ведь Куприянов фамилия моего отца и всех его братьев, сплошь сахалинских и охотских моряков! Между прошлым Куприяновым и нынешними Куприяновыми больше века. Наследники? Почему тогда я ничего не знаю?! Кто он был, Куприянов (по другим источникам Купреянов) из экспедиции великого Фаддея, в честь которого назвали мыс?!
В штатном расписании шлюпа «Мирного», второго корабля экспедиции Беллинсгаузена, значился мичман Иван Куприянов…
Моего отца звали Иваном Куприяновым. Полное совпадение.
Обнаружился мыс и гора Куприянова на карте Охотского побережья. Совсем недалеко от тех мест, где я родился и вырос. В экспедиции Невельского мичмана с такой фамилией не было. Но зато в те же времена, в среде российских моряков, нашелся вице-адмирал Куприянов, чуть ли не близкий родственник прославленного мореплавателя Невельского. Вздорный старикашка, который, утверждали, покрикивал даже на цесаревича! Так в исторических хрониках. Сколько книг и справочников я перелопатил! Делал выписки, наводил справки. Как соединить все линии русской морской фамилии?
Неужели простое совпадение?!
Так в моем романтическом сердце поселилась тайна. Скорее, даже загадка, намек на то, что отцовская фамилия имеет другие корни. Очень важные. Чуть ли не государственные.
Я решил, рано или поздно, выйти на берег, «наполненный островершинными каменными горами».
Мне захотелось прийти на мыс Куприянова.
Мне казалось, что наконец-то я уплываю из родной деревни навсегда. Выглядел я, конечно, опять блистательно. Не в стоптанных ботинках и в бабских шароварах с начесом! Высокий, в черном мундире, белых перчатках и с позолоченным кортиком на бедре. Ветр трепал мои кудри, которые выбивались из-под фуражки с морской кокардой.
Усы… Да, конечно, усы! Они воинственно топорщились.
Увозят милых корабли, уводит их дорога белая.
Тепленькая стояла на пригорке и теребила косу, переброшенную на грудь. Грудь, разумеется, вздымалась от девичьего волнения.
Мы почти не смотрели на нее. Ни Миха, ни я, ни Хусаин.
Пыжик прокладывал курс на бакен Прощальный. А оттуда уже к устью реки Иска. Он прекрасно ориентировался в лимане.
Словно прощаясь, я взглянул на утес и на его широкое крыло, где раскинулась моя деревенька.
Голоса зазвучали во мне с небывалой силой. Комнаты и каюты выстраивались анфиладой! Крузенштерн, Беллинсгаузен, Невельской! Опять паруса Крузенштерна шумели над моей головой… Мичманом Куприяновым чувствовал я себя.
И не было передо мной никаких преград!
Вовсе не Пыжик, Миха, Женя и Бурыха, а морские офицеры Коля Бошняк, Дима Орлов, Петя Казакевич и Коля Чихачев были рядом со мной. Гиляки местных стойбищ курили свои китайские трубочки, и из-под их фетровых шляп, которые они так любили, торчали косички.
Старшóй, опытный флотоводец Козлов, три раза свистнул в свою боцманскую дудку. Пушка выстрелила…
Мы уходили в плаванье!
Может быть, навсегда.
Мы дошли по течению до Вайды. От силы три километра. На шестах, вдоль берега, вернулись обратно. Надо было собирать провизию, готовить инструменты и палатки для сплава по Иске.
Дядя Абдурахман, за ужином, спросил:
– У вас кто пойдет капитаном?
Хусаинка кивнул на меня. Строить плот для сплава по Иске придумал я. Несмотря на маленький рост, я согласился быть капитаном. Невельской тоже был маленького роста, ко всему прочему, еще и рябой. Блистательная Катя Ельчанинова отвергла красавца и щеголя Пехтеля. И выбрала Невельского!
– Как пойдешь? – продолжил Абдурахман Айтыкович. – До устей Иски вам ходу не меньше месяца. И то под парусом. Или забрасываться в верховья… Разбирать плот, везти его на Многовершинку, там снова собирать. Имей в виду: на реке есть заломы! Придется плот обносить.
Он испытывающе посмотрел на нас.
Мы с Хусаинкой растерянно переглянулись. Действительно, как?!
– Что же вы раньше не сказали, папа? – горько спросил Пыжик.
Своих родителей Мангаевы, да и мы тоже, в деревне очень долго называли на «вы». Теперь стало понятно, почему дядя Абдурахман шутливо просил меня привезти ему две зубатки на котлеты. Зубатка – кета, оставшаяся охранять поляны икры в верховьях речки после икромета самок. Она приобретала грозный вид: пятнистая, с выросшим горбом и зубатыми челюстями. До самых морозов кружила зубатка на терках. Охраняла потомство от прожорливых зверей: росомах, лис и медведей. Терки не замерзали – природные инкубаторы мальков лосося. Зубатку деревенские мужики добывали только в декабре.
– Ты думаешь, капитан тот, кто стоит в белом кителе на мостике и отдает команды?! – Дядя Абдурахман достаточно строго посмотрел на меня. – Капитан тот, кто хорошо думает. Прежде чем отдать команду «полный вперед», надо проложить курс.
Две повести московского прозаика Александра Куприянова «Таймери» и «О! Как ты дерзок, Автандил!», представленные в этой книге, можно, пожалуй, назвать притчевыми. При внешней простоте изложения и ясности сюжета, глубинные мотивы, управляющие персонажами, ведут к библейским, то есть по сути общечеловеческим ценностям. В повести «Таймери», впервые опубликованной в 2015 году и вызвавшей интерес у читателей, разочаровавшийся в жизни олигарх, развлечения ради отправляется со своей возлюбленной и сыном-подростком на таежную речку, где вступает в смертельное противостояние с семьей рыб-тайменей.
«Истопник» – книга необычная. Как и другие произведения Куприянова, она повествует о событиях, которые были на самом деле. Но вместе с тем ее персонажи существуют в каком-то ином, фантасмагорическом пространстве, встречаются с теми, с кем в принципе встретиться не могли. Одна из строек ГУЛАГа – Дуссе-Алиньский туннель на трассе БАМа – аллегория, метафора не состоявшейся любви, но предтеча её, ожидание любви, необходимость любви – любви, сподвигающей к жизни… С одной стороны скалы туннель копают заключенные мужского лагеря, с другой – женского.
После восемнадцати лет отсутствия Джек Тернер возвращается домой, чтобы открыть свою юридическую фирму. Теперь он успешный адвокат по уголовным делам, но все также чувствует себя потерянным. Который год Джека преследует ощущение, что он что-то упускает в жизни. Будь это оставшиеся без ответа вопросы о его брате или многообещающий роман с Дженни Уолтон. Джек опасается сближаться с кем-либо, кроме нескольких надежных друзей и своих любимых собак. Но когда ему поручают защиту семнадцатилетней девушки, обвиняемой в продаже наркотиков, и его врага детства в деле о вооруженном ограблении, Джек вынужден переоценить свое прошлое и задуматься о собственных ошибках в общении с другими.
Повествование ведёт некий Леви — уроженец г. Ленинграда, проживающий в еврейском гетто Антверпена. У шамеша синагоги «Ван ден Нест» Леви спрашивает о возможности остановиться на «пару дней» у семьи его новоявленного зятя, чтобы поближе познакомиться с жизнью английских евреев. Гуляя по улицам Манчестера «еврейского» и Манчестера «светского», в его памяти и воображении всплывают воспоминания, связанные с Ленинским районом города Ленинграда, на одной из улиц которого в квартирах домов скрывается отдельный, особенный роман, зачастую переполненный болью и безнадёжностью.
Что скрывается за той маской, что носит каждый из нас? «Воображаемые жизни Джеймса Понеке» – роман новозеландской писательницы Тины Макерети, глубокий, красочный и захватывающий. Джеймс Понеке – юный сирота-маори. Всю свою жизнь он мечтал путешествовать, и, когда английский художник, по долгу службы оказавшийся в Новой Зеландии, приглашает его в Лондон, Джеймс спешит принять предложение. Теперь он – часть шоу, живой экспонат. Проводит свои дни, наряженный в национальную одежду, и каждый за плату может поглазеть на него.
Село Белогорье. Храм в честь иконы Божьей Матери «Живоносный источник». Воскресная литургия. Молитвенный дух объединяет всех людей. Среди молящихся есть молодой парень в инвалидной коляске, это Максим. Максим большой молодец, ему все дается с трудом: преодолевать дорогу, писать письма, разговаривать, что-то держать руками, даже принимать пищу. Но он не унывает, старается справляться со всеми трудностями. У Максима нет памяти, поэтому он часто пользуется словами других людей, но это не беда. Самое главное – он хочет стать нужным другим, поделиться своими мыслями, мечтами и фантазиями.
Скорее рассказ, чем книга. Разрушенные представления, юношеский максимализм и размышления, размышления, размышления… Нет, здесь нет большой трагедии, здесь просто мир, с виду спокойный, но так бурно переживаемый.
Эта странная, на грани безумия, история, рассказанная современной нидерландской писательницей Мариет Мейстер (р. 1958), есть, в сущности, не что иное, как трогательная и щемящая повесть о первой любви.