Жребий вечности - [114]

– Благодарю, господин оберштурмбаннфюрер.

– Не обещаю, что два Железных креста – за рейд и за личное мужество – вы получите из рук фюрера. Но если эта миссия будет поручена мне – сочту за честь.

26

Вторые сутки над «Бергхофом» бушевал ураган. Горы извергали порывы ветра, словно вулканическую лаву, и они набрасывались на виллу с неудержимой силой, разрушая деревья и строения, осыпая зелень долин погибельными россыпями горной пыли и гравия.

Вилла казалась Еве слишком хрупкой для такой стихии, и рейхсналожница металась по ее залам и комнатушкам, будто по каютам полузатонувшего корабля, спасаясь от собственного страха и не веря в погибельность того великогерманского ковчега, в котором – только в нем – по-настоящему могла чувствовать себя защищенной.

«Это не случайно», – уверяла она себя, время от времени подходя к одному из окон, откуда открывался вид на гору Келштейн. Здесь ничего не происходит просто так. Все отмечено печатью вечности, предначертанности и… обреченности. Этот ураган, вырвавшийся из глубины Баварских Альп, словно из горна сатаны… И эти, камнями ложившиеся на душу предчувствия…

С тех пор как на Адольфа было совершено покушение, они стали посещать Еву все чаще. «Здесь ничего не происходит просто так… Все отмечено печатью вечности и обреченности…»

Дверь, ведущая на галерею, распахнулась, и вместе с порывом ветра в зал ворвалась расплывчатая, охваченная полумраком фигура.

– Сюда едет фюрер!

– Что-что?! Что вы сказали? – поежилась Ева.

– В ставку прибывает фюрер, фрейлейн Ева.

– Это вы, штандартенфюрер фон Кефлах?

– Что не должно вызывать у вас никакого удивления, – ответил начальник охраны и он же – комендант ставки. – Куда удивительнее, что сюда направляется фюрер Германии.

– Сегодня? Прямо сейчас?

– Только что сообщили.

С самого начала Кефлаху показалось, что новость о прибытии фюрера Браун восприняла с ужасом. Теперь, видя перед собой растерянное, побледневшее лицо Евы, он еще больше утвердился в этом.

– Чем… вызвано его прибытие?

Штандартенфюрер вновь вспомнил о двери, взял ее на засов и включил свет.

– Фюрер может появляться здесь, когда сочтет нужным, – назидательно объяснил рейхсналожнице. – Была бы на то его воля.

– Вот именно, была бы на то его воля, – невразумительно повторила Ева, прохаживаясь вдоль стола, на котором все еще была разостлана огромная карта Европы. Ева следила, чтобы на вилле все оставалось так, как было при Гитлере. – Но есть ли на то ЕГО воля?

– Чья же еще? Фюрера и Всевышнего.

– Так было раньше, до покушения.

Шатко ступая на невероятно тонких, дугообразных ногах-ходулях, штандартенфюрер преодолел расстояние до двери, ведущей в соседнюю комнату, и, уже взявшись за ручку, сказал:

– В рейхе ничто не может произойти без воли фюрера.

– Я верю и говорю: раньше так оно и было.

– А если что-либо и происходит помимо воли фюрера, то такова была воля… фюрера.

– Вы напоминаете библейского апостола.

– Все мы – апостолы фюрера. Однако по-настоящему осознаем это лишь тогда, когда он уйдет в вечность. Величие и святость Христа люди тоже ведь познали только после распятия. Мы способны разглядеть человека, когда он уже на небесах. Нам так легче видится. Таков этот мир, будь он проклят.

– Почему же Адольф не позвонил мне? – этот вопрос касался не Кефлаха. Ева адресовала его собственным сомнениям и страхам.

– Очевидно, потому, что приездом занимается Отто Скорцени. А где Скорцени – там совершенно немыслимая секретность. Полчаса назад оберштурмбаннфюрер сообщил, что вскоре они прибудут. Возможно, их задерживает в дороге ураган.

– Но почему Отто Скорцени? – встревожилась Ева. – Обычно переездами занимался Раттенхубер. Как вы это объясните?

Штандартенфюрер отчаянно – прямо через галстук и рубаху – почесал грудь и, сонно зевнув, покровительственно взглянул на Еву. Он давно понял, что в великой коварной государственной игре, которую затеял Гитлер, эта полукоролева-полуслужанка оказалась лишней. Просто сама она все еще не способна понять этого. И смириться.

– Вы правы, фрейлейн Браун. Обычно этим занимался Раттенхубер. Или Шауб. Но после покушения…

– Что «после покушения»? – тотчас же встрепенулась Ева.

– После покушения при дворе фюрера остается все меньше людей, которым он может по-настоящему доверять. Тем более когда речь идет о его личной безопасности. Вспомните: фельдмаршалы, генерал-полковники… Занимавшие такие должности, удостоенные таких наград… – Кефлах произносил все это с нескрываемым сарказмом. Но не потому, что осуждал окружавший фюрера генералитет за его предательство, а потому, что осуждал самого фюрера, допустившего, чтобы у него был такой генералитет.

Кефлах – столь стремительно вознесшийся из капитанов да сразу в полковники – считал, что фюреру ничто не мешает вырвать его из этого альпийского логова и, произведя в бригаденфюреры, назначить начальником личной охраны. К этой же мысли он уже не раз подводил и Еву. Так, на всякий случай. Который – чем черт не шутит – рано или поздно может представиться рейхсналожнице.

– Зачем вы об этом, штандартен?.. – обращаясь к нему, Ева предпочитала обходиться первой частью названия чина, как бы непроизвольно упуская «фюрер». Но Кефлах понимал ее. В понятие «фюрер», а тем более – «мой фюрер» Ева вкладывала куда больше смысла, чем кто-либо иной. А потому не позволяла себе называть фюрером кого бы то ни было иного, кроме Гитлера.