Жозефина. Письма Наполеона к Жозефине - [41]

Не аргумент и заметки Жоржетты Дюкре, которая писала скорее с усердием, нежели с точностью: «Императрица, сохранив к императору привязанность, граничащую с обожанием, не позволила переставить ни одного стула в помещении, которое он занимал, и предпочла тесниться. Всё осталось в том же самом положении, как было, когда император покинул свой кабинет: книга по истории, положенная на бюро, на той странице, где он остановился; на пере сохранились чернила, которыми минуту спустя могли писаться законы для Европы; карта земных полушарий, по которой он показывал страны, которые он хотел завоевать, носила некоторые следы нетерпеливых волнений, причиненных, быть может, легкими возражениями. Жозефина взяла на себя труд стирания пыли, осквернявшей то, что она называла "своими реликвиями", и редко давала разрешение входить в это святилище.

Римская постель Наполеона без занавесей, по стенам его комнаты развешаны ружья и несколько принадлежностей мужского туалета разбросаны по мебели. Казалось, он сейчас войдет в эту комнату, откуда он изгнал себя навсегда».

Какая трогательная картина… Только она имела не слишком много общего с реальностью.

Как, не утешившись, Жозефина могла бы менее чем через месяц после развода настойчиво вмешиваться в переговоры о женитьбе Наполеона? А ведь она даже давала советы Меттерниху относительно невесты – Марии Луизы. Жозефина даже предложила свои услуги самой австриячке. И та, нисколько не считая это компрометирующим, соглашается «поболтать». Известно, чем закончилась эта болтовня.

Как, не утешившись, могла бы Жозефина принимать в Мальмезоне мадам Валевскую с сыном. Как могла бы она, отвергнутая и безутешная, принимать любовницу «обожаемого Наполеона», к которой он питал нежные чувства и которая родила ему ребенка?

Вот отрывок из сочинения некоего автора, составившего короткий диалог между императрицей и Б.:

«– Вы несчастны, мадам?

– Не настолько, как думают. Во мне досада, но не злоба; воспоминания, но не сожаления. Признаюсь, что я не могла уничтожить в себе некоторую нежность к Наполеону с тех пор, как он меня отверг. Так мы созданы, особенно когда доходим до той чрезмерной степени доброты, какую дает нам привычка не отказывать ни в чем. Мы любим тех, кто нас оскорбляет, и чувствуем, что имеем сердце, когда его разрывают.

– Имеете ли вы еще некоторую слабость к Наполеону? – и вы об этом спрашиваете? Ах! Да, я люблю его: я не могу освободиться от любви к нему…»

Это тоже часть легенды. Жозефина только играла безутешную любовницу, надеющуюся на возвращение возлюбленного. (Иначе зачем она так старалась женить Наполеона?)

Жозефина разыгрывала целые сцены, когда ожидала визитов императора. Накануне она, по собственному уверению, чувствовала себя растроганной и трепещущей. Жозефина утверждала, что вынуждена оставаться в кресле в ожидании Наполеона, так как лишалась сил двигаться.

Наполеон всегда отдавал распоряжение, чтобы при его встречах с Жозефиной присутствовали третьи лица. Может быть, он сам не был уверен в своих чувствах? Может быть, он опасался выказать то, чего так ждала Жозефина – грубое пробуждение чувства, вспышку былых любовных воспоминаний?.. Это осталось его тайной.

Но и это Жозефина толковала в свою пользу: император не дает ей «более заметных доказательств» своих чувств, опасаясь ревности Марии Луизы. Но это абсурдно… Наполеон, пожелай он возобновить интимные отношения с Жозефиной, нашел бы способ сделать это скрытно ото всех.

И наконец, как могла безутешная Жозефина поддаться плотскому порыву с кем-либо, кроме Наполеона?

Имеется свидетельство Виель-Кастеля-сына, который утверждает, что отец его вновь сделался после развода любовником Жозефины, каким уже был раньше. Этот Виель-Кастель слыл «значительной ничтожностью». Но это, очевидно, не служило для Жозефины поводом презирать его. Ведь не презирала же она Шарля.

Взглянем теперь на жизнь, какую вела в Мальмезоне безутешная Жозефина.

С девяти часов она причесана и одета, затянута в корсет. Жозефина раньше была противницей «этого орудия пытки», но теперь, начав отчаянно толстеть, вынуждена прибегать к нему.

Жозефина по-прежнему – преданная рабыня моды. Платья для нее шьет мадмуазель Маргарита, одна из первых мастериц Леруа. Девушка безвыездно жила в Мальмезоне, и императрица буквально осыпала ее подарками.

(После смерти Жозефины осталась куча неоплаченных счетов, она задолжала только портным 40 или 45 тысяч франков.)

Утро занимали визиты и покупки. Мальмезон вновь сделался местом паломничества продавцов женских уборов и безделок.

Жозефина не задумываясь ответила Бурьену, который выразил удивление по этому поводу: «Что делать, мой друг, всё это должно было бы быть для меня безразличным, но это привычка».

Что до гостей, их бывает много, и не из худших. Ясно, что одиночество отвергнутой в Мальмезоне – слабый пункт легенды.

Маршал Кастеллан отмечает в своем журнале 12 января 1813 года: «Я был в Мальмезоне, представлялся императрице Жозефине».

И не он один. Приезжавшие утром большей частью приглашались к завтраку. Как и обед, он состоит из одной перемены кушаний, вторую составляет десерт. Первая перемена включает супы, соусы, жаркое и пирожное. Всё подается сразу. За стулом каждого приглашенного – лакей, подававший по окончании трапезы синий лекарственный шарик и стакан теплой воды, чтобы прополоскать рот.