Жозефина. Письма Наполеона к Жозефине - [30]

И Пий VII, седенький, маленький и согбенный, как почти сгоревший фитилек, выказывает недюжинную силу, заявляя, что не будет короновать и миропомазывать Наполеона, если тот не обвенчается с Жозефиной в церкви.

Собор Парижской Богоматери в прекрасном убранстве. Всё готово к главному действу года. Глаза Европы прикованы к французской столице. Миропомажет ли Пий VII Наполеона? Наполеон может составлять законы, раздавать троны… Это ничего не значит! Папа, а значит и сам Бог, могут отвернуться от него…

А виной всему – Жозефина.

Жозефина хотела, чтобы загнанный в угол Наполеон обвенчался с ней в церкви. Тогда развод был бы немыслим. Еще более был бы немыслим развод миропомазанных императора и императрицы.

В своей ханжеской игре Жозефина столкнула лбами папу и Наполеона.

Она дала в руки папы отличную карту.

Стоит ли венчание миропомазания?

Это вопрос шантажистки. И задала его Жозефина.

Возможно ли даже на минуту представить, что в Жозефине, в этой экзотической птичке с замаранными крылышками, взыграла набожность? Что она отправилась на тайную аудиенцию к папе, испытывая необоримую духовную потребность покаяния? Что ее совесть противилась готовящемуся святотатству?

Нет, и тысячу раз нет.

Она солгала бы так же естественно, как и в иных случаях. Но сейчас Жозефине оказалось выгодно быть честной.

Жозефина очень рисковала, затевая эту многоходовую комбинацию. Но она была уверена, что риск оправдан.

В полночь в маленькой церковке торопливо совершилось таинство венчания.

Отныне Жозефина нерушимо связана с судьбой Наполеона. (Как она обольщается, бедняжка!)

Сам же Наполеон – в дурном расположении духа.

«Он не любил священников, – заметила мадам де Ремюза и не без иронии добавила: – Оно и понятно».

Теперь настала пора великолепной коронационной феерии.

На голове Жозефины волшебным блеском горит корона. Императрицу молодой Империи сопровождают маршалы с тенью лавров их якобинских побед на челе.

Пение торжественных псалмов, перезвон больших колоколов, крики восторга и преклонения…

А в сущности, что изменилось?

Ничего.

Закончилась еще одна глава истории.

Жозефине осталось блаженствовать всего пять лет.

* * *

Не сила живой любви, но воспоминания об умершем чувстве… И только воспоминания. Приглушенный свет вместо яркого пламени.

Жозефина больше не «mio dolce amor», она не та, к чьим ногам складывал Бонапарт лавры итальянских побед.

Перелистайте его переписку с Жозефиной. Вот письма, помеченные великими полями битв, кровавые и золотые этапы его походной эпопеи… Как не похожи они, эти письма из Арколе и Риволи, на скупые строчки, летящие теперь от императора к императрице.

В них – любезность, но не страсть, поцелуи, но поцелуи брата, а не любовника.

В них проза, а не поэзия.

Наполеон теперь краток.

Почему?

Он с меланхолической грустью пишет Евгению: «У меня старая жена, которая не нуждается во мне, чтобы развлекаться».

И это не единственный приступ меланхолии.

«Ложусь в восемь вечера и встаю в полночь, когда, мне кажется, ты еще не легла»[25], – пишет Наполеон жене, как будто давая понять ей, что не питает иллюзий.

Но тут же словно что-то вспыхивает в сердце Наполеона, и он из саксонской глухомани пишет оставшейся в Париже жене: «Может статься, что одной прекрасной ночью я нагряну в Сен-Клу, как ревнивец. Предупреждаю тебя»[26].

И еще: «Не будь самоуверенна, советую тебе соблюдать осторожность по ночам, ибо в одну из ближайших ночей поднимется много шума»[27]. И подобным образом заканчиваются десять, двадцать писем. Сколько в этих словах шутки, а сколько затаенной боли? И желания.

Теперь не VII год. И Жозефина дорожит каждым проявлением нежности Наполеона.

В 1807 году в Фонтенбло мадам де Ремюза замечала, что император «сохранял право свободных tête-à-tête со своей женой». Он увозил ее в коляске. А она радовалась этому.

По воспоминаниям Констана: «Когда император желал провести ночь с женой, он раздевался у себя, выходил в халате, с шелковым платком на голове. Я шел впереди него с факелом. В конце коридора была лестница в пятнадцать или шестнадцать ступеней, ведущая в покои Жозефины. Велика была ее радость, когда она принимала визит мужа.

Весь дом знал на другой день об этом. Я и сейчас вижу, как она потирает свои маленькие руки, говоря: "Сегодня я встала поздно, но, видите ли, это потому, что Бонапарт провел ночь со мной"».

Но свидания эти становились всё более редкими. И не по вине Жозефины. Теперь – нет.

Жозефина любила мужа не сильнее, чем раньше. Но она сильнее, чем раньше, хотела удержать его возле себя, не деля ни с кем. Она ни с кем не хотела делить его могущество. Она никому не хотела уступать своих прав на благополучие.

Император бывал занят по ночам не только государственными делами. Не место вспоминать, с кем он делил часы досуга. Как бы то ни было, император делал это со скромностью, которой Жозефина позаботилась подражать слишком поздно.

Жозефина знала, что у Наполеона есть любовницы. Но знала и то, что он всегда возвращался. У императора не было воспоминаний более жгучих, чем те, что связаны с Жозефиной, неверной Жозефиной.

В мемуарах читаем: «Даже расточая ласки другим женщинам, Наполеон сохранял особенную привязанность к Жозефине и говорил шутя, что, как бы там ни было, он всегда будет возвращаться к ней».