Жозефина. Письма Наполеона к Жозефине - [29]

При этом деньги она все-таки находила.

«Я дал 25 луидоров вашей портнихе», – писал Жозефине в 1798 году Бертье, обложенный Жозефиной податью.

Важнее рассказ Фуше. Он признается, что вносил Жозефине из предварительно вычитаемых с игорных домов денег по 1000 франков в день. Несколько меньше давал он Бурьену, который, по его словам, получал 25 000 франков в месяц. «Таким способом, – добавляет Фуше, – я мог взаимно контролировать сведения секретаря сведениями Жозефины, а ее сведения докладами секретаря». Его превосходительство министр полиции называл это «быть точно осведомленным». А предмет осведомлений? Император. Тысяча франков в день – в самом деле крупная сумма…

В 1814 году Леви Гольдшмидт говорил то же самое. «Фуше, – читаем в его памфлете, – вынужден был платить Жозефине 1000 франков из денег, получаемых с игорных домов». Люсьен в своих «Мемуарах» ссылается на это обвинение. Но он остерегается подтверждать или опровергать его. «На меня самого слишком много клеветали, – говорит он, – чтобы я мог доверить всем видам этих обвинений, даже когда дело касается моих врагов».

Вопрос остается нерешенным. Но разве не странно видеть это обвинение, воспроизведенное столь разными перьями и в столь разные эпохи? И как трудно защитить Жозефину от этих обвинений!

Стремление Жозефины к роскоши естественно оборачивалось неразборчивостью в способах добывания денег для удовлетворения своих прихотей. Ей нужны были деньги, деньги во что бы то ни стало! И поставщики французской армии, воевавшей в Италии, знали это.

Жозефина частенько вступала в двусмысленные сделки.

Это подтверждает Массон, ничего не подтверждающий для проформы. Про то же говорят десять разных мемуаристов. Причем они не повторяют друг друга. Они называют имена и цифры.

Например, Тьебо упоминает о кубке для вина стоимостью в 500 000 франков, полученном Жозефиной за помощь компании Флашата при устройстве сделки по поставкам в армию.

Желая обеспечить будущность Шарля, Жозефина переуступает ему паи компании Луи Бодена, известной своими махинациями.

Ни одна интрига, сулящая быстрый доход, не минует Жозефину, ни одно предприятие подобного рода не обходится без ее участия. У нее нет желания навредить кому-либо. Как нет желания составить на махинациях прочный капитал. Она не зловредная и не скопидомша. Всё добытое тут же ухается в бездонную бочку: счета за модные безделушки, за дамские штучки, перед которыми не в силах устоять ни одна кокетка, за кашемир, за муслин, за кисею, за шелк… Она расточает, мотает… И снова ищет кредиторов и махинаторов…

Пусть Жозефина и не хотела ничего дурного для других, но, вступая в круг интриганов, она становилась его частью… Помнил ли об этом де Сегюр, когда писал о Жозефине: «Всё благородное и деликатное никогда не было ей чуждо»? Добрый, добрый де Сегюр…

Шантаж

Жозефина получила корону из рук Наполеона только потому, что в нем не умерли воспоминания о любовном упоении первого года страсти к Жозефине. Если бы не было года 1796-го, не было бы для Жозефины и года 1804-го. То есть года коронования. Во имя памяти о любви Наполеон подарил Жозефине пять лет царствования, сопричастность к триумфам славы.

Но Жозефина для Наполеона гораздо больше, чем любовь. Это его молодость, годы зависимости от превратностей судьбы. И это – лучшая часть его жизни.

И Наполеон, остро чувствующий всё доброе и благодарный за малейшее участие, питает признательность к женщине, которая вызвала в нем бурю страстной любви. Он благодарит ее за минуту счастья так, как никто и никогда не благодарил бывшую возлюбленную.

Он подарил ей корону не колеблясь и не торгуясь. Это с папой он торговался. Но не с Жозефиной.

Она коронована, потому что такова его воля.

Конечно, Наполеон отдает себе отчет в несоразмерности подарка. И все же не отказывается от намерения.

«Если я ее делаю императрицей, – говорит он Редереру, – то это из справедливости. Я прежде всего человек справедливый. Ведь если бы я был брошен в тюрьму, вместо того чтобы взойти на трон, она разделила бы мои несчастья».

Какая сладкая иллюзия…

Наполеон говорил: «Справедливо, чтобы она разделяла мое величие… Да, она будет коронована! Она будет коронована, если бы даже мне это стоило 200 000 человек».

Он решил. И это главное.

Папа еще думал, ехать ли ему в Париж, а в инструкции, отредактированной де Сегюром, обер-церемониймейстером, значилось: «Статья XIV. Император возьмет корону из рук старшего офицера, им для сего назначенного, и возложит ее на голову императрицы, которая подойдет к нему и преклонится, чтобы ее принять».

Так и произойдет: «Императрица приняла корону на коленях», – говорится в протоколе.

Правда, кое-чего ни Наполеон, ни де Сегюр не предусмотрели.

Вернемся несколько назад.

После долгих размышлений папа прибыл в Фонтенбло. И там Жозефина на тайной аудиенции, без совета с Наполеоном, призналась, что только гражданские узы соединяют ее с мужем.

Но сейчас необходимы именно церковные узы. Они приобретают решающее значение и для Жозефины, и для папы. Ибо может ли он, преемник римских первосвященников (среди которых и Иоанн III, отказавшийся короновать Аделаиду, жену Людовика Заики, потому что брак их был недействителен), короновать и миропомазывать супругов якобинской эры, соединенных только перед лицом гражданского закона? Все каноны Церкви противятся этому.