Жмых - [88]

— И на что же вы копите, Паула?.. На швейную машинку, должно быть?

— Нет, сеньора, на приданое.

— Ах, да… я и забыла… мужчины… — зевнув, пробормотала я. — Как это всё, однако, банально… — и жестом отпустила девушку.

Не банальной была только работа. Причём, сюрпризы случались буквально каждый день. Неприятные — чаще.

В банке всё шло по накатанной колее. Заёмщики исправно тянули свою лямку. Американцы регулярно пополняли мой личный счёт в награду за то, что все эти годы я продолжала усердно и безуспешно «разыскивать» нефтяные залежи. Ни одна живая душа не проявляла интереса к немецким вкладам, что иногда мне даже хотелось начать считать их своими. Но, главное, теперь на всём континенте работали мои филиалы, и даже вновь появилась возможность открыть их в Аргентине. Благоприятным поводом для возвращения «Банка Антонелли» в Буэнос-Айрес послужила внезапная преждевременная кончина Эвиты Перон.

Какой-то уж чересчур загадочной и туманной была эта смерть. Я много о ней думала. Мы с Гугой, ещё не будучи врагами, один раз даже обсуждали её. Своими обычными недоговоренными фразами и полунамёками он дал понять, что Эвиту убили, а я горячо возразила — всем известно, что супруга президента скоропостижно умерла от рака… Разговор, который тогда между нами состоялся, я вспоминаю всякий раз, когда меня охватывает непреодолимое искушение присвоить себе немецкое золото.

«Алчность сгубила аргентинскую красотку, — помнится, сказал Гуга. — Немцы отдали ей ценности на хранение, ей же захотелось — насовсем. Дали много, вернула мало, пожадничала».

«Если бы Эва вдруг утонула или, скажем, отравилась персиками, я бы ещё поверила в эту версию, но рак… Разве его можно искусственно вызвать?» — засомневалась я.

«Не скажите…», — многозначительно протянул Гуга и рассказал мне такую историю:

«Жил в гостинице один занятный постоялец по имени Хосе. Он приехал к нам сразу после войны… Европеец, но любил нашу тропическую экзотику, путешествовал: Аргентина, Парагвай, Бразилия… Так вот мы с ним в шахматы на досуге играли… Такой славный человек был, право… редкого обаяния личность… А чувство юмора какое потрясающее!.. У меня в жизни не было более остроумного собеседника!.. Выйдет он бывало с блокнотиком на террасу, сидит в кресле-качалке, заметочки делает… Я ему: „Всем ли довольны, дон Хосе? Может, изволите чего, там мы подсуетимся, соорудим…“. А он улыбнётся такой милой улыбкой: „Спасибо, Гильерме, ничего не нужно“, или — „Кофе, если можно, нет ничего лучше бразильского кофе“. А я ему подмигну: „Если не считать бразильских женщин“… Ну, посмеёмся… Я его за писателя почитал, думал, раз он такой занимательный рассказчик, то уж книга-то какой интересной должна быть!.. Так вот я как-то ненароком, краешком глаза, заглянул к нему в блокнотик… предвкусить шедевр, так сказать… Ан-нет, не роман, не повесть, и даже не мемуары… Больше на учебник смахивало. И название чудное — „Иллюстрированная зоология“[130]… Я глазами-то текст пробежал, да только не понял ничего. Вы ведь знаете, человек я тёмный, малообразованный. Куда мне по-учёному разбирать! А там, куда ни плюнь, отовсюду термины сыпятся: „морфологические исследования строения нижней челюсти представителей четырёх рас“, „проблема стерилизации людей с ущербными генами“… Ну, я, чтоб невежество своё не показывать, не сказал ему, что блокнотик видел. А при случае стал вопросики задавать про медицину — я ж любознательный — так, ненавязчиво, на бытовые темы: чем, мол, сынишке горлышко полечить? Или — что-то не ощущаю в себе былой мужской силы, не присоветуете ли какие-то пилюльки?.. Ну, он видит, я интересуюсь, нет-нет, да и расскажет про то, да про сё… Так вот, рак, оказывается, вызвать, что плюнуть — достаточно какой-то ген заблокировать — и всё, кирдык… Может, оно, сестричка, конечно, и враньё, да только дон Хосе сказал — эксперименты проводились… Там, в Европе, во время войны… много экспериментов…».

…Странно, но мучаясь по ночам бессонницей, я почему-то всегда вспоминала именно эту историю. И меня охватывал страх. Что поразительно, я никогда не отличалась особой впечатлительностью и излишней пугливостью, а ведь в жизни чего только не случалось: были и сумасшедшие клиенты, приставлявшие нож к горлу, и озверевшая солдатня, накинувшая петлю на шею, и перестрелка с бунтовщиками… — и вот теперь, когда у меня, наконец-то, появился надёжный и хорошо охраняемый дом, а под подушкой, в ящике письменного стола и в бардачке автомобиля — по пистолету — я чувствовала себя менее всего защищённой. Временами казалось, что вот сейчас откроется дверь, и кто-то просто войдёт в комнату и убьёт меня…

Я перестала доверять слугам. Зная, как велика ненависть Гуги, и что ему ничего не стоит подкупить кого-нибудь из моих приближённых, я заставляла кухарку сначала пробовать приготовленные ею блюда, а уже потом ела сама. Охранников меняла каждые два месяца. Даже водителя не брала, хотя путешествия, в которые я пускалась по всей стране, преодолевать с каждым годом было всё сложнее и сложнее…

Не менее тяжёло приходилось и с фазендой. Год назад я задумала расширить территорию плантации и послала своих людей освобождать место под новые посевные площади: земля, которую я облюбовала, прекрасно подходила для выращивания кофейных деревьев. Но столкнулась с неожиданным препятствием — освоению земель воспротивились аборигены. Обычно, если возникали проблемы с индейцами, они легко и незамедлительно улаживались: тех просто сгоняли с насиженных мест капатасы; цветные же, подхватив свои нехитрые пожитки, с молчаливой покорностью перебирались вглубь сельвы. Впервые за долгие годы они оказали ожесточённое сопротивление, убив несколько моих охранников отравленными бамбуковыми стрелами. Это уже были не шутки. Вызвав к себе управляющего, я потребовала немедленно решить проблему. «Чего вы от меня хотите? — грубо ответил он. — Чтобы я стрелял по безоружным людям?». Пришлось обратиться за помощью к властям.