Жмых - [66]

— Всё ты, мерзкий выползень! Сын ослицы и павиана, всё ты! — завопила женщина. — Чтоб на тебя напала проказа! Чтоб тебя скрутила болотная чума! Пусть вороны выклюют твои глаза, а муравьи сожрут твою печень! Пусть твои сыновья сдохнут на паперти, а дочери — на панели! Чтоб ты жил хуже шелудивой собаки! Чтоб твоим домом была куча навоза, подлый ты, бесчестный человек!.. Я с тобой ещё поквитаюсь! Я ещё выцарапаю твои бесстыжие глаза!..

На все эти оскорбления и проклятия Отавио Ламберти ответил кривой усмешкой. Не похоже, чтобы он разозлился. Зато Кассио взбешён был не на шутку. Подскочив к женщине, он замахнулся на неё рукоятью хлыста:

— Поговори у меня, тварь!.. Я тебе все зубы выбью!

— Оставь её! — коротко приказал сеньор Ламберти.

Видя, как дрожит плеть в стиснутом кулаке Альвареса, как выступают капли пота на его побелевшем лице, я с ужасом ожидала удара. Но безрассудная девица и не подумала угомониться.

— Ну, давай, давай, скотина! Ударь меня! — закричала она. — Покажи, какой ты сильный!

— Не нарывайся! Пожалеешь… — процедил Альварес.

— Я сказал, оставь её! — рявкнул сеньор Ламберти.

Альварес, скрипя зубами, подчинился. Девушка, вскинув голову, победоносно улыбнулась. А я бы на её месте, видя такую лютую ненависть в глазах капатаса, поостереглась: непобеждённый, но униженный враг — самый опасный.

Потоптавшись возле нас ещё минуты две, Ламберти с капатасами умчались прочь.

— Кто эта девушка? — спросила я у Лукаша. — Никогда не видела её раньше…

— Бьянка, — ответил конюх. — Она работала раньше на фазенде покойного дона Аугусто, а потом Жозиас забрал её оттуда и она стала жить с нами… Бедные мои Жозиас и Карло! Теперь их наверняка повесят… Я же говорил, нинья Джованна: увидеть синюю молнию — к большому несчастью!..

…Бьянка Маседо. То, что мне удалось разузнать о ней, попахивало уличным балаганом на венецианской площади…

Никто не знал, откуда она родом. Историю своей жизни эта девица рассказывала всякий раз на новый лад: одним говорила, что в Бразилию приехала вместе с родителями из Сицилии, но потом они умерли и оставили её, одинокую, несчастную, без сентаво за душой; другим — что её похитили из отчего дома бандиты и продали в наложницы важному господину, то ли какому-то торговцу, то ли судье; третьим — что она дочь вождя индейского племени… То, что легенды были одна нелепей другой, девушку не смущало: она даже не пыталась, чтобы в глазах слушателей они выглядели правдоподобными — будто сказки на ночь малым детям рассказывала.

…Она отличалась от других подёнщиц, привыкших опускать глаза, едва услышав грубый окрик. Своенравная и непокорная, точно дикая кошка, она была из тех женщин, от которых мужчины сходу теряли голову. В округе её прозвали «дьявольским наваждением». Слава о её красоте гремела по всему Эспириту-Санту.

Не устоял перед её чарами и покойный Аугусто Ламберти. Не знаю, чем привлёк строптивую красавицу сын моего конюха, после ареста которого она ходила чернее тучи — кроме рваной рубахи и залатанных штанов у парня не было ничего, но будь её воля, она без труда могла бы стать сеньорой.

Рассказывали, что старый дон Аугусто, объезжая окрестности, впервые увидел её у ручья, когда она стирала, стоя на широком плоском камне. Негромко напевая, молодая женщина полоскала бельё и не замечала, как из-за деревьев на её крепкую, налитую грудь, выпиравшую из глубокого выреза холщовой рубахи, пялится незнакомец. Уронив какую-то тряпку, женщина подобрала юбку, засунув край подола за кушак и обнажив до бёдер стройные ноги, и медленно побрела по воде босыми ногами, пока не отыскала запутавшуюся меж камешков вещицу, подняв её, неспешно и тщательно отжала. И тут её глаза встретились с глазами дона Аугусто. «Эй, ты! — крикнул сеньор Ламберти. — Получишь три рейса, если разденешься». Но Бьянка лишь презрительно расхохоталась: «Ишь, пёс старый, чего захотел!».

…С этого дня сеньор Ламберти полюбил ежедневные верховые прогулки. Он разузнал, в какие часы девушка с корзиной белья приходит к ручью, и аккуратно в это же самое время стал её там поджидать. Бьянка с привычной ей дерзостью зубоскалила с богатым кабальеро[114], а когда щедрая рука поклонника обрушила на её голову золотой дождь, без стеснения принимала подарки, не забывая оповестить об этом весь посёлок. «Купить пытается, старый хрыч… А я беру… Что я, дура, чтобы отказываться?.. У него деньжищ столько, что на дюжину таких как я хватит, и ещё останется… — разглагольствовала она, демонстрируя соседкам то новое платье, то серьги. — Только вот зря облизывается, ничего у него со мной не выгорит… На кой он мне сдался, образина?».

Насчёт «ничего не выгорит», Бьянка, скорее всего, лукавила. Когда девушке предложили на плантации сеньора Ламберти работу горничной, только ленивый не посудачил об этом. «Можно подумать, её туда взяли за красивые глаза…» — язвили местные сплетницы. Но, как говорится, свечку никто не держал, и, возможно, ходившие толки, это всего лишь наговоры злых и завистливых людей…

…А потом Бьянка с как-то оголтелой отчаянностью влюбилась в сына Лукаша и незамедлительно ушла с фазенды дона Аугусто. В этом спонтанном, скоропалительном решении была вся Бьянка Маседо: явилась — когда вздумалось, ушла — когда надоело… Рассказывали, старый Ламберти и кричал, и ногами топал, и застрелить неблагодарную пассию грозился. Но гнев отвергнутого поклонника только веселил девушку. Когда же дон Аугусто, в припадке стариковской вспыльчивости, потребовал назад все свои презенты, Бьянка сгребла в кучу подаренные ей побрякушки и швырнула хозяину в лицо. А потом ещё, порывисто стянув через голову платье, запустила им в старика… То как она в одном исподнем промаршировала через всю плантацию Ламберти, видела не только многочисленная прислуга, но и сын дона Августо, Отавио, приехавший навестить отца из Рио. Стоит ли говорить, что число воздыхателей Бьянки в почтенном семействе тут же прибавилось?.. С тем же пылом, с каким в своё время дон Аугусто полюбил ежедневные прогулки верхом, его сын вдруг всем сердцем прикипел к кофейному бизнесу. Если раньше молодой аристократ больше, чем на пару дней никогда не задерживался в имении, то после того, как увидел Бьянку, загостился на целый месяц, и, главное, с небывалым доселе рвением начал интересоваться производством: выезжать на поля, осматривать склады, наблюдать за работой подёнщиков… Ах, Бьянка, Бьянка… она определённо могла стать сеньорой… Но эта странная особа отличалась поразительной непрактичностью.