Жизнь жизней - [2]

Шрифт
Интервал

«Вот и снова в душе поутихли и радость…»

Вот и снова в душе поутихли и радость
                                                                   и боль.
Наступает пора облетевших деревьев,
прозрачного сада,
улетающих вдаль журавлей.
Так и надо:
кто не клюнул на жизни наживку,
тот стал ненамного мудрей,
Но намного темней и мертвей
он вступает под свод снегопада.
И надежды на то, что улыбкою снова душа
просветлится, что будет еще ей отрада,
с каждым разом все меньше…

«От неудачи к другой неудаче…»

От неудачи к другой неудаче
плохи дороги.
Сердце как мячик по рытвинам скачет
в смутной тревоге,
не разбирая,
                  не понимая,
                                       не узнавая пути.

«Как же хочу обуздать…»

Как же хочу обуздать,
извести
эту боль неразумную…
Только что-то
ее возвращает
опять и опять мне
и мучает,
будто бы мною ведет —
вот как я
по бумаге ручкою —
и в раскаленном пространстве
свои создает письмена.

«Когда друг за другом оставят тебя…»

Когда друг за другом оставят тебя,
и ты очнешься один,
узнай: единица больше нуля,
почувствуй, что есть еще ты у себя,
и Бог — подумай — один…

Стихотворение

Стихотворение В. Л. о больнице я полюбила тогда, когда смысл его стал прозрачен. А стихи его сложные, я многое не понимаю. Но и простые одновременно. И еще — он считает, что прячет прозу в поэзии. И действительно, «поэтичности» в них нет.

Как-то он, к слову пришлось, о девушке нам рассказывал (той, из стихотворения). Но я не вспомню, бытовые подробности моя память не удерживает. Или же я не дослушала. Он только начал рассказывать, как я воскликнула: «Это же из стихотворения ***!» Я вспомнила это стихотворение, и оно во мне благодарно распустилось. И дальнейшее я пропустила.

А подумала я сейчас о простоте. Элементарность в стихах отталкивает, а простота — это то, к чему приходится стремиться.

Сначала ты немногое в стихотворении понимаешь, но оно тебя не отпускает (потому что ты чувствуешь, что оно не пустое-непонятное, а полное-непонятное; это всегда чувствуется). Так вот, ты думаешь над ним непроизвольно, произносишь про себя много раз темное еще слово или строки, и в какой-то миг смысл проступает. Становится простым, четким. А в элементарном смысла нет — оно мертвое, не думанное.

Впрочем, это просто цепочка мыслей. То, что зовется поэзией, ни в какие рассуждения не укладывается и, слава Богу, дышит где хочет…

«Если даже и каждый оставит свои стихи…»

Если даже и каждый оставит свои стихи,
если будет поэтов, как и деревьев, много,
неужели от этого станет кому-то плохо?
Впрок осенние тёплые дни безмятежно
                                                                  тихи…
подбивает память опять подводить итоги
и ведет и заводит куда не доставят ноги.
Мне навстречу прохожие — листья
                                                            в обе руки.
Отпустили деревья на ветер свои стихи,
и струится в воздухе золото высшей пробы.

«Не уходи…»

Не уходи.
Останься сейчас с собою.
Не уходи.
Не уходи.
Пусть другие тебя покинут —
так и уходят гуськом спина в спину.
Ты можешь позволить себе остаться.
Не уходи.
Не уходи.
Ты никогда не узнаешь,
кто был с тобой в эти дни,
только — что не один.

«Свои отложив злоключенья, возьму…»

Свои отложив злоключенья, возьму
тяжелый том Мандельштама.
В его помутившийся воздух войду —
и вздрогнет сердце обманно,
и не затянется рана.

«Сквозь буквы, черные, как угольки…»

Сквозь буквы, черные, как угольки,
огня еще я чувствую дыханье,
и он, угаснувший, в о с п л а м е н я е т.
На расстоянии моей руки,
что бережно чужой дневник листает,
раскрылось сердце, и его страданью
нельзя не сострадать. Скажи, зачем
мы боль передаем как эстафету
от сердца к сердцу, чтобы не погасла,
чтоб не исчезнуть в мире ей совсем.

Покинутый дом

Несколько месяцев подряд моим чтением были книги стихов и прозы и дневники русского поэта, жившего во Франции в начале прошлого века. Только два романа его я сразу отложила на отпуск. Еще не решив, где проведу его, уже точно знала, что буду читать.

Пришел отпуск и оказался коротким и заполненным другими делами. И после не принялась я за роман. Общение, которое в большой мере было содержанием моей жизни всю зиму и весну, прервалось.

Я поняла это, когда понадобилось найти цитату в блокноте с многочисленными выписками из дневников поэта. Все мне тогда казалось важным, все хотелось сохранить. Отыскав цитату, я едва узнала ее. Даже перечитала несколько раз — я не находила в ней тех смыслов, которые запомнились. Будто вошла в покинутый надолго дом — неосвещенный и холодный. И оказалось, что обживать его нужно заново и что без моего участия не будет гореть в нем огонь.

Так «о чем же ты будешь искренно, смешно и бесформенно писать?»…

«Салфетку ажурную эту соткал паук…»

Салфетку ажурную эту соткал паук.
Ее украсил собою июньский пух.
Я оглянулась — запомнить, но чья-то рука
смяла уже творение паука.
…Долгим ли, кратким окажется путь стиха —
вот эстафетная палочка паука.

«Только бы музыка не ушла…»

Только бы музыка не ушла,
не оставило слово.
Основа жизни проста,
проста
и прорастает снова —
на этот раз строфами
Щербакова.

«Пока я умираю …»

Пока я умираю —
я живу.
Живу — и шаг за шагом